– Так говорят наши враги, товарищ Сталин, они нас ненавидят и хотят поссорить с Германией.
Эффект бумеранга сработал. Две ямы спрятались в складках припухших век. Хозяин опустил глаза, зашуршал страницами, тихо, деловито спросил:
– Где ответ Гитлера?
– Его нет, товарищ Сталин. Похоже, он еще не ответил.
– Почему так думаете?
– В дипломатических кругах обсуждается именно этот факт – что Гитлер слишком долго не отвечает. В германском МИДе опасаются, что молчание Гитлера может предоставить Муссолини свободу действий в смысле сближения с союзниками. Муссолини продолжает продавать Англии стратегическое сырье. Берлин постоянно шлет Риму официальные протесты. Отношения между Италией и Германией сейчас хуже некуда.
– Сколько прошло времени?
– Полтора месяца. Письмо Муссолини датировано пятым января. В начале марта планируется визит Риббентропа в Рим, возможно, он привезет ответ.
Хозяин погладил себя по щеке, потрогал кончик уса, помолчал секунду и наконец произнес долгожданное:
– Идите.
Александровский сад был пуст и тих, только дворники шуршали лопатами, расчищали снег. Морозы сменились метелями. Сахарные головы сугробов отбрасывали густые лиловые тени. В золотых конусах фонарного света косо неслись рябые хлопья. Снег забивался за шиворот, таял на лице, смывал потный ужас сталинского кабинета.
Илья остановился у своего любимого старого клена, тронул ствол. Ладонь ничего не почувствовала, кроме холода и шершавости, но под грубой корой шла работа, движение влаги, света, тепла, брожение живых соков, сосредоточенная подготовка к будущей весне. Он погладил ствол, надел перчатку, двинулся дальше и улыбнулся простой мысли: созданный Богом мир слишком прекрасен, чтобы исчезнуть.
Теперь, успокоившись, он стал размышлять, почему же сегодня его так сильно пришибло? Нет, дело не в очередной провокации Хозяина. К этому он давно привык, накопил богатый опыт отражения внезапных атак. Подобные проверки периодически устраивались каждому и считались хорошим знаком, потому что, собираясь кого-то сожрать, вождь вел себя нарочито любезно и приветливо, тупиковых вопросов не задавал, голоса не повышал.
Шок вызвало долгое глубокое оцепенение Хозяина. Тяжело и страшно находиться наедине с человеком, впадающим в прострацию, тем более если этот человек единовластно правит твоей страной накануне войны.
«А может, он просто устал? Все-таки седьмой десяток разменял. Спит мало, жрет много, причем ночами, что при его гипертонии крайне вредно. Ведь бывает, люди отключаются, засыпают сидя, с открытыми глазами, особенно старики. – Илья поежился, вспомнив свои ощущения лицом к лицу с темным изваянием в пустом кабинете. – Ну нет, не ври, не был он похож на спящего».
Карл Рихардович рассказывал, что Гитлер тоже иногда цепенел. Доктор называл это «абсанс» – специальный медицинский термин, в переводе с французского – «отсутствие». Потом наступало сильнейшее возбуждение. Выпученные глаза, вопли, брызги слюны, метания по комнате. Приближенным Гитлер объяснял, что в такие минуты он вступает в контакт с потусторонними силами, которые питают его высшим знанием и космической энергией для выполнения великой миссии.
Сталин из своего «абсанса» выходил спокойно, без воплей. Но что же творилось с ним во время «отсутствия»? В какие пространства он удалялся? Какие силы и чем его питали? Вот уж действительно, государственная тайна.
На Боровицкой площади порыв ветра ударил в лицо. Илья вздрогнул, вспомнил смутные слухи, будто иногда ночами Хозяин спускается в мавзолей, подолгу торчит в одиночестве возле трупа, колдует, консультируется с нечистой силой. Оказывается, все проще и страшней. Никаких магических манипуляций и черных месс. Рога не вылезают, клыки не торчат. Он сидит неподвижно, и в эти минуты его конический череп, как антенна, принимает сигналы черт знает откуда.
В отличие от болтуна Гитлера, он впечатлениями не делится, прячет, копит полученные заряды бешенства про запас, будто хочет растянуть удовольствие. Лишь глаза выдают адское внутреннее кипение. Илья впервые заглянул в них так близко, без завесы привычного прищура, и невольно вспомнил красивый афоризм Ницше: «Когда ты заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя».
«А кто сказал, что бездна способна видеть что-либо, кроме собственной черноты? – думал Илья, шагая через заснеженную Боровицкую площадь. – Мания величия играет злые шутки. Уголовник Сосо так презирает людей, что видит лишь свои высокомерные фантазии о людях, убогие химеры. Он никому не доверяет, хотя убежден, что никто, глядя ему в глаза, врать не способен. При этом все ему врут, в глаза и за глаза, просто потому, что ничего иного не остается. Врут ему, ладно. Зачем продолжают себе врать? Твердят, как попки: я верю товарищу Сталину, он знает, чего мы не знаем, у него с Гитлером договор, он это гениально придумал. Гениально. Шедевр хитрости. Гитлер не нападет, потому что обещал. Честное слово Гитлера гарантирует нам безопасность. В крайнем случае, если вдруг все-таки очень захочет напасть, то лишь когда товарищу Сталину это будет удобно и выгодно, а поскольку товарищу Сталину это никогда не будет удобно и выгодно, то Гитлер никогда и не нападет. Конечно, договор у них есть, но только какой-то совсем другой, нам неведомый».
Когда он вернулся домой, Маша давно спала. Он подошел на цыпочках, поцеловал ее. Она, не открывая глаз, обняла его, притянула к себе, забормотала что-то и принялась в темноте, на ощупь, снимать с него пиджак, расстегивать рубашку. Кровать заскрипела, Маша прошептала:
– Соскучилась невозможно.
Ее волосы щекотали его плечо. За окном зарычал мотор. Еще недавно этот звук имел над ними чудовищную власть, мгновенно отрывал друг от друга, заставлял вскакивать, одеваться, замирать у окна, вглядываться из темноты комнаты в темноту двора, ждать, молча молиться, чтобы лифт остановился на другом этаже, чтобы не позвонили в дверь.
Но теперь они только слегка вздрогнули и даже не прервали поцелуя. С каждым движением, с каждым прикосновением Илья оживал, тяжесть долгого кремлевского дня отваливалась кусками, как ледяная короста.
* * *
Отто Ган радостно сообщил, что ему удалось договориться со своим другом из компании «Ауэр» о дополнительной поставке в Далем двух тонн урановой соли для опытов по максимальному выходу нейтронов. Уран поступал из Судет и Богемии, там вовсю шла добыча, на вредных работах использовали бесплатную рабочую силу – поляков и чехов.
В Готтове, под Берлином, на полигоне Куммерсдорф, возводился гигантский реактор. Другой, поменьше, строился в Далеме, на территории Института биологии, по личному проекту Гейзенберга. Строительство велось под кодовым названием «Вирусный флигель». Именно потому и выбрана была территория Института биологии. Дополнительная гарантия. Никто не сунется, опасаясь заразы.
К секретности привыкли. Многим даже льстила роль посвященных в великую тайну на пересечении геополитики и науки. Разве не приятно считать себя сверхэлитой и получать солидные надбавки к жалованью?