Он поднял ее раньше, чем Лилибет.
– Возвращаетесь обратно в замок?
Она наклонилась за шляпкой, водрузила ее на голову.
– Да. – Лилибет пришпилила шляпку булавкой, радуясь, что может за этими простыми действиями скрыть нервозность. Она вовсе не собиралась откровенничать, но теплый денек и удовольствие от простой еды каким-то образом поспособствовали непринужденности между ними. Опасной непринужденности, той самой, которой до сих пор она так старательно избегала. Куда бы это могло их завести, не появись вовремя Филипп?
Лилибет не доверяла самой себе.
Она отрывисто продолжала:
– У нас еще много дел. Филиппа ждут уроки с Абигайль, а я здорово отстала с Аристофаном.
– О, мама, неужели я должен учиться? Сегодня такой чудесный день!
– Да, должен. И тебе нравится Абигайль, так что хватит жаловаться. Или уроки буду вести я, что совсем не так приятно.
Роланд повел их прочь от озера, пробираясь между оливковыми деревьями туда, где на склоне холма начинались террасы. Виноград еще только выпустил листья, бледно-зеленые под теплым солнцем, и теперь в виноградниках бродили люди, отщипывая отростки и подпирая новую поросль длинными ивовыми ветвями.
Филипп держал ее за руку, вовсе не стремясь бежать первым, как по пути к озеру.
Роланд оглянулся, увидел их в нескольких ярдах позади и остановился, поджидая.
– Прошу прощения, – сказал он. – Задумался.
– Ничего страшного. Если хотите, идите вперед. В конце концов, нас не должны видеть вместе.
– О, мне все равно. Пусть Уоллингфорд покажет себя во всей красе.
Лилибет взглянула на сына.
– Филипп, как по-твоему, ты мог бы побежать вперед и найти для мамы цветок персика на том конце террасы?
Филипп ринулся вперед, его белая матросская курточка сверкала под солнцем.
– Я должен извиниться, – сказал Роланд. – Похоже, я вообще не умею обращаться с детьми.
Она вздохнула.
– Все это так очевидно для меня, но с другой стороны, весь мой мир заключен в нем. Полагаю, вам вряд ли довелось много разговаривать с детьми.
– Но у вас это получается великолепно. Где, черт возьми, вы этому научились? – Роланд говорил легко, шутливо, словно на самом деле все это ничего не значило.
– Слушайте, – сказала Лилибет, – нас действительно не должны видеть вместе. Надеюсь… – Она помолчала. – Мое имя… Если станет известно, что я здесь, если об этом узнает Сомертон, если он узнает, что и вы тут…
– Боже милостивый! – выпалил Роланд. – Вы же не думаете, что я проболтаюсь, нет?
К ее досаде, на глаза навернулись слезы, и она свирепо зажмурилась, прогоняя их.
– Он не должен узнать, где я нахожусь. Пожалуйста, поймите. Не должен. Мы и так пошли на страшный риск.
– Да бросьте. Как, дьявол его побери, Сомертон может узнать? Вечерами он слишком пьян, чтобы увидеть хоть что-то даже под собственным носом… – В голосе Роланда звучало пренебрежение.
– Вы совсем глупы? – Лилибет покачала головой и уставилась на острые травинки у себя под ногами. Ну как ему это объяснить? – Подумайте хорошенько. Пари, ставки. Объявление в «Таймс». Даже если утаить имена, он поймет. Он всегда все узнает. Вы даже не представляете, на что он способен.
Роланд остановился в тени яблони, повернулся к Лилибет и схватил ее за руку.
– Он вас бил? Клянусь Богом, если он сделал вам больно…
– Стоп. Это не ваша забота.
– Это моя забота! – Он сверкнул глазами и схватил Лилибет за другую руку. Он нависал над ней, не такой громадный и зловещий, как Сомертон, но широкоплечий, гибкий и полный сил. Его клетчатый шерстяной пиджак чуть не лопался на широких плечах.
– Прекратите сейчас же! Нас кто-нибудь увидит!
– Да мне плевать, черт побери! Только скажите мне: он делал вам больно?
Страсть в его голосе заставила ее застыть на месте.
– Нет… не в этом смысле. Пожалуйста, отпустите меня. Если нас увидят, если ваш брат и его пари… Он твердо намерен выиграть, на кону его гордость, да еще Абигайль его подстрекает…
Роланд затащил ее за тонкий ствол яблони. Их окружил опьяняющий аромат цветов. Тяжелая ветка задела ее шляпку.
– Какого дьявола ты так предана этому человеку? Я смогу тебя защитить; я буду за тебя сражаться; я сделаю для тебя все, что угодно! Чертова скотина! Зачем чтить брачные обеты, если для него они ничего не значат?
Она смотрела на него, и горло ее горело. Его красивое лицо, пылающее гневом, и любовью, и желанием, – ничего похожего на смеющегося Роланда с летних приемов в садах и из бальных залов. Она опустила взгляд и увидела, что он ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Ямка у него на горле неудержимо манила.
Но она может удержаться; она должна удержаться. Лилибет снова подняла взор и наткнулась на решительное тепло в его карих глазах.
– Если ты задаешь такие вопросы, – произнесла она, не обращая внимания на то, как пылает горло, – значит, совсем меня не знаешь.
Его глаза всматривались в нее.
– Ты ошибаешься. Я знаю тебя лучше, чем ты сама, Лилибет. – Он провел пальцами по ее щеке так нежно, словно крылышком колибри. – И знаю, что ты не можешь продолжать жить так, как раньше, будучи замужем за подобным человеком. Лилибет, которую я знаю, послала бы к чертям всех драконов Лондона, лишь бы не оставаться женой вечно пьяного потаскуна вроде Сомертона.
При словах «вечно пьяного потаскуна» что-то внутри у нее лопнуло. Она вырвала руки и прошипела:
– И сделать что? Вместо этого выйти за тебя и провести следующие шесть лет дома с еще одним младенцем, пока ты кувыркаешься в тех постелях Лондона, которые еще не успел посетить?
Он отшатнулся, глаза расширились от такой ярости, что она почти физически обжигала ей лицо.
– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?
– О, я уверена, ты бы вел себя куда изящнее. Лорд Роланд Пенхэллоу всегда обладал талантом заставлять дам видеть все в розовом свете. – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Но там, в глубине, ты такой же. И знаешь о верности не больше, чем бык в охоте. Стоит тебе получить то, что хочешь, и на очереди будет следующее хорошенькое личико. Следующее завоевание, следующее развлечение.
Он потрясенно уставился на нее.
– Это нелепо! Я никогда… – Роланд осекся.
Лицо Лилибет пылало.
– Думаешь, я идиотка?! – воскликнула она. – Думаешь, я не знаю? Когда новости о твоих последних чертовых похождениях услужливо доставляются мне той или иной приятельницей в течение последних нескольких лет? Всегда с самоуверенной улыбочкой, всегда с огромным наслаждением. «О, дорогая, ты в жизни не догадаешься, что я только что слышала! Такая пикантная новость о нашем гадком друге».