— Это будет пошло, — поморщилась Энзи. — Красное кружево полностью — нет, не надо. Коралловое в рыжину, верх, декольте, спина и рукава. И накидка, вместо этого хвоста, я о них уже слышать не могу. Ника, деточка, я так устала от шлейфов, что уже дважды укорачивала твой.
— Спасибо. Очень вдохновляет.
Час спустя мы ее одели. Рила тяжело вздыхала, радуя сестру Йялла своими чисто женскими муками. Лайл прислал девочек для переноски хвоста — то есть в нашем случае накидки, — их тоже одели в нужный цвет. Потом под дверью обнаружилась очередь из нервно переругивающихся волчиц: все желали сделать торжественную прическу у Сидды.
Массовое гуляние состоялось в большом зале, который получился из столовой после демонтажа переборок еще нескольких соседних помещений.
Прошлый раз нас было три с лишним десятка, а теперь — более трех сотен, считая детей, стариков и айри. Витто вчера окончательно сдался, — гордо сообщил мне Лайл, выкроив минутку. Оказывается, вечером старейший пришел к вожаку и попросил разрешить ему жить в поселке, раз мальчик так решил. Докатились… теперь айри сидит на празднике за детским столом и выглядит очень забавно. Такой серьезный, ответственный и важный. Ринк сообщил мне по секрету, что знает, о чем они говорят с Ясенем. Пришлось его разочаровать — и сама не глупее волвека, ясное дело — о бабочках. Этот тип обещает наловить малышу любых, и обязательно осторожно, ничуть не повредив их хрупкие крылья. Бабочки — они разные бывают, и по цвету, и по форме, а еще дневные и ночные…
Большинство о таких дальних перспективах не рассуждало, наблюдая настоящий праздник впервые в жизни. Целиком ему отдавая себя, впитывая радость. Для них это было удивительное и незабываемое зрелище.
Я сидела, устроившись поплотнее у бока своего айка, и потрясено слушала то, что впервые ощутила ночью, когда чуть его не потеряла.
Общее сознание стаи. Наше общее сознание. Радость волвеков ничем не похожа на людскую, и мир до встречи с ними было, как и сказал Эл, серым и пустым.
Оказывается, для меня тоже!
Все вместе, общиной, они гордились и удивлялись, слушали, смеялись, поздравляли, плакали, умилялись, планировали устроить для себя такое же позже. Каждый был свободен думать и действовать по своему выбору, совершенно не как айри, которые вместе лишаются значительной части индивидуальности. В чем-то мере подобно нам с Элом, у нас ведь почти одна душа на двоих, что не мешает и ссориться, и думать разное, и спорить. Просто полностью не понимать друг друга мы не способны.
Их общая душа — Первый, слушатель, умеющий понимать и со-чувствовать, настраивающий всех и объединяющий в целое. Лайл.
И я, самая глупая снавь мира, это поняла лишь теперь, и запоздало кляла себя за слепоту и за то, что позволила ему идти в Гнездо, рискуя собой. Они бы все осиротели! Впрочем, не мог не пойти, он мне с самого начала пытался все объяснить, сказав, что остался с теми, кто в куполе. Он всегда с теми, кому хуже и труднее. Сегодня редкий день, когда он спокоен, свободен и отдыхает. Все счастливы, все вместе и объединены уже самим праздником.
Лайл прав — волвеки никогда не станут подобны айри или людям, они другие. Нам просто очень повезло, что они теперь есть. Всем повезло, — с ними Релат изменится, станет лучше и чище.
Но и сами волвеки тоже станут иными: как малышня Йялла, растущая в семье и сознающая себя и общину уже теперь. Не представляю, как и чему их учить, чтобы утолить голод к новому и не лишить детства? Лайл разберется, он — наш вожак.
Изменятся люди, которые получат совершенно новый опыт. И соседей, куда более живых и деятельных, чем айри. Хотя и не менее одаренных и умных. Что начнется уже к осени в Академии — подумать боюсь.
Но более иных ощутят изменения айри. Потому что те из них, кто сейчас в этом зале — не страдают более по своим крыльям и не одиноки без всех генетических ухищрений вечных, такие, как есть. Они обязательно будут учиться у стаи Лайла.
Медленно, трудно, со скрипом, — слишком уж сильны в долгожителях традиции, — но с пользой. Если уж не самых простых в общении Тиэрто и Витто пробрало, не устоят и прочие. Это замечательно.
Эл чуть морщил лоб, вслушиваясь в мои мысли. Удивленно пригляделся к старейшему, прищурился хищно. Понятно, завтра начнет сманивать в Акад. У него и правда труды Витто на особом счету. Сейчас бы занялся этим, но не получится: кто ему даст отвлечься от забот застолья? Памятливые волвеки потребовали тостов и получили их, даже куда более разнообразную и веселую подборку. Видимо, айк обречен быть распорядителем праздников общины и вполне доволен своей участью. Как и Дед, до смешного молодо выглядящий в новой рыжей шапке меха, огромный, счастливый и еще более непререкаемый. Старший Второй — учитель и наставник.
Хьертт, Тор-а-мир, Эллар.
Быть айком оказалось замечательно. Впервые в жизни он чувствовал себя совершенно счастливым. Хьеррт принял его и раскрылся. Прекрасный, удивительный, родной и ни с чем не сравнимый. Теперь он понимал Лайла. Вожак приходил в рубку ночами и сидел у прозрачной стены. Просто сидел и смотрел в пустыню. Иногда человеком, а порой — волком. Эл наблюдал визиты почти невольно, дежуря на вахте или обдумывая неполадки дальней связи, обсуждая с Тимом и Юнтаром иные проблемы.
Лайл приходил тихо, а уходил и вовсе незаметно. Никому не мешал, ни с кем не заговаривал. Когда он входил, в нем кипела энергия прожитого дня. Заботы стаи, идеи, планы, новые мысли и знания. Желто-зеленый взгляд устремлялся в ночь и горел все ровнее. Этот странный ритуал значил для Лайла куда больше, чем он пытался показать. Вожак сидел, смотрел в неоглядность пустыни и роднился с ней.
Отдавал ей свой день и наполнялся тишиной и покоем для следующего. Советовался, вслушивался, чуть нагнув голову. Следил за движением лун. А потом вздыхал и тихо исчезал за дверью. Незаметный — ведь теперь его мозг был спокоен и пуст, а душа наполнена ночью.
Первый день айка оказался ярким и отчетливо нетрезвым. Краски обретенного заново мира кричали, звуки теснились, ощущения сводили с ума. Да еще и праздник. И Риан с кучей новостей. И Ника, которую теперь стало еще труднее отпустить хоть на минуту прочь, такую новую и замечательно родную.
Но прежде, чем уйти в свою комнату, он пошел в рубку. Лайл уже сидел там.
Усмехнулся, кивнул на соседнее кресло. И они стали вдвоем глядеть в ночь. Эл ощутил, как покидает его безумие перегрузки впечатлениями, как расправляется душа, сжатая и скомканная суетой. Виновато покосился на вожака — а тому-то каково, всех слышащему и всем со-чувствующему?
— Именно, — ворчливо ответил на невысказанное Лайл. — Иногда бывает очень трудно. Зато когда я попал на корабль, осознал его. Того, кто меня слушает. Наш Хьертт живой.
— Теперь понимаю. Странно вспомнить, я видел пустыню серой. А она сияет светом и течет, танцует. Каждый миг меняется. Первый, как мир останется без нас? Один.
— Нимар отлил памятник. Утром ставим, — гордо сообщил Лайл. — Там, видишь? Уже скалу подготовили, площадку выровняли. Будет смотреть точно на Птенца.