– Но я хотел бы добавить… э… то есть сказать… – замялся режиссер, судорожно вздохнул и, наконец, решился: – В общем, в такой нервной обстановке я работать не смогу. Это отразится на качестве фильма, а я не делаю проходной материал, каждая моя картина – это явление в киноискусстве, – опять «включил он звезду», но быстро сбавил тон под моим насмешливым взглядом. – В общем, я готов полностью перейти в ваше подчинение, до тех пор, пока вы не поймаете моего врага…
– Извините, я уточню, – сразу решила я внести ясность. – У меня есть необходимость проверить некоторых людей, но сделать это, сидя подле вас в павильоне, как вы сами понимаете, не выйдет, и оставить вас одного я тоже не могу. Вариант один: я сообщаю вам, где нам надо быть, а вы придумываете правдоподобную легенду для супруги и всех прочих и едете вместе со мной, не задавая никаких вопросов.
– То есть как это? Я что, не буду знать, кого вы подозреваете? – нахмурился он.
– Нет, конечно.
Остроликий задумался, но оба мы прекрасно понимали, что выбора у него не было.
– Я согласен, – выдавил он ответ и пошел усаживаться в машину, я же осталась около лошадок, общение с которыми было для меня сродни антидепрессанту, который не купишь ни в одной аптеке.
Я понимала, что замять информацию об очередном покушении не удастся и полицию придется вызвать, тем более что прецедент не первый. Но о моей героической роли во всем этом я потребовала умолчать, чтобы спокойно заниматься расследованием. Остроликий, надо отметить, значительно воспрял, когда я сообщила ему, что придется рассказать, как он в одиночку справился с обезумевшим скакуном и мастерски остановил его в роковую минуту, практически за секунду до неминуемой гибели.
– Да что же это, с вами как свяжешься, так хлопот не оберешься?! – со справедливым упреком на устах вышел ко мне навстречу из машины Василий Авдеевич, утирая пот под фуражкой, но я остановила его грозным взглядом. На мгновение он замер, лицо его посуровело, но, прежде чем высказаться, он, видимо, вспомнив о моей конспирации перед съемочной группой, смягчился и остановился перед Остроликим, давая понять, что реплика адресована ему.
– Вы так говорите, будто мы старые знакомые! – оскорбился режиссер.
– Так, по крайней мере, не новые, видимся-то не впервые, – по-свойски хлопнул его по плечу майор. Остроликий просто остолбенел от такой фамильярности, он разинул рот и хватал им воздух, как рыба. Довольный произведенным эффектом, Василий Авдеевич резко сменил тон, заговорив совершенно по-иному: – Теперь по существу дела, в котором часу произошло покушение? – И он устремил в лицо Всеволода проницательный взгляд.
Остроликий был явно не готов к началу разговора, глаза его то и дело возвращались к плечу, на котором совсем недавно лежала рука служителя закона, но застигнутый врасплох вопросом, он, похоже, растерял зародившиеся претензии.
– Так как все произошло? – терпеливо напомнил ему о себе майор. Всеволод тряхнул головой, пытаясь сконцентрироваться, и оглянулся на нас – всех свидетелей недавних событий. – Пройдемте в павильон, там нам никто не помешает, – заметив всеобщий интерес, настойчиво предложил Василий Авдеевич и первым пошел, давая понять, как следует поступить.
Майор своим поведением публично продемонстрировал свое отношение к звездному статусу потерпевшего, сбил, если можно так сказать, излишний пафос, что перед буквой закона все равны и никто не застрахован от неприятностей, не важно, птицей какого полета он себя мнит.
Остроликий удалился за Василием Авдеевичем, я держалась невдалеке от входа в павильон, понимая, что мое присутствие на снятии показаний будет кстати, вот только идти следом не спешила, ожидая удобного момента, чтобы не привлекать внимания.
– И борьбой владеет, и историю знает, и на лошади скачет, и сама красавица… и я подозреваю, что у этого перечня имеется продолжение… – Максим, как всегда, не заставил себя ждать.
– Есть, не сомневайся, – не сдержалась я от прямого ответа, хотя догадывалась, что все это сильно смахивает на флирт.
– А я и не сомневаюсь, я даже уверен, просто не могу мимо этакого алмаза пройти. – Голос его источал мед.
– Что ж поделать, придется… э… пройти мимо, – я мило улыбнулась и шагнула в павильон, радуясь, что Полоцкий закрывает меня своей широкой спиной от остальных, праздно бродивших по лужайке перед входом. Мой неприятный ответ должен был отбить у Максима, по моему разумению, всякое желание когда-нибудь здороваться со мной впредь. А мне совершенно не хотелось сейчас продолжать нашу беседу, так как мысли мои были заняты совсем иным, а придумывать очередную легенду, с чего это я оседлала лошадь и кинулась за Остроликим, не стоило.
Майор не удивился моему появлению, а Остроликий, как и следовало ожидать, обрадовался.
– Ну, так и что это? Что за мотив у вашего недоброжелателя, давайте, Всеволод Александрович, поднатужтесь, вспоминайте, может, были какие-то угрозы или что-то еще настораживающее? – продолжил допытываться Василий Авдеевич, кивнув мне на свободный стул.
– Да я не знаю, не знаю! – Остроликий был близок к истерике. – Мне многие завидуют, – взвизгнул он, но быстро взял себя в руки и с неожиданным презрением в голосе зло процедил сквозь зубы: – Бездарности…
– Ну, вот, уже кое-что! – повеселел Василий Авдеевич. – Кому вы перешли дорогу с этим фильмом, может быть, финансирование перекрыли, забрав бюджет на себя, то есть на свое, как вы там говорите, творение? – он приготовился записывать.
– Нет, увольте, напраслину я возводить не стану! – занял неожиданную позицию режиссер. И полицейский, и я удивились такой самоотверженности. Признаться, я, узнав подноготную киноискусства, утвердилась во мнении, что это мир, где человек человеку волк, но услышав из уст моего клиента, что он не станет высказывать подозрений насчет своих братьев по оружию… то есть… профессии, я приятно удивилась. Однако я недолго пребывала в приятном заблуждении. Совершенно не зная моих мыслей, Остроликий тем временем продолжал говорить так, словно рассуждал вслух, позабыв о том, что он не один: – Конечно, Лыскин сильно расстроился… Он почти окучил вашего местного банкира на свое бредовое фэнтези… Но тут я влез, и с меньшими запросами, ведь мне удалось у Госкино значительные субсидии выбить, да еще там дорогу перейти Захвастову, но ведь это рабочий момент, я не могу даже подумать, чтобы эти, несомненно, в чем-то талантливые люди, таким грязным способом пытаются воздать мне за обиды. – Остроликий откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Я с трудом сдержалась от едкого замечания, так жалко мне стало моих светлых и теплых мыслей, что я адресовала ему мгновение назад.
– Так, Лыскин и Захвастов, что ж, подумаем, поработаем, – задумчиво протянул Василий Авдеевич, со скорбным вздохом внеся запись в блокнот. Я хорошо понимала его настроение, а также то, что ему уж очень не хочется связываться с Москвой, посылать запрос, брать показания и вести всю ту довольно нудную работу по доказательству или опровержению в причастности к покушениям двух мэтров режиссуры. Но и проигнорировать подозрения потерпевшего он не имел права. – Что-нибудь еще? – Немного неприязненно произнес майор.