— Но я бы не хотела больше слышать от тебя такие вещи.
— Я понял.
Он посидел, пока Алиса убирала со стола, а потом они вместе отправились в постель. Решив, что он сразу уснет, Алиса свернулась калачиком и сделала вид, что засыпает, но он нашел под одеялом ее руку.
— Я понимаю, что тебя тревожит, — сказал он. — Скоро у нас появится неоспоримое свидетельство твоей связи с Васильевым. Клянусь, я буду считать ребенка своим, но я же буду знать, что ты зачала его от другого мужчины. Не заставляй меня забыть об этом, и тогда я не буду ни о чем тебе напоминать. Я брал тебя такой, какая ты есть, так что теперь твой грех — это наш общий грех, поняла? Прошлое мы изменить не можем, но можем сделать так, чтобы оно не разрушило наше будущее.
Илья Алексеевич приехал на работу одновременно с Колдуновым. Войдя в приемную, общую для главврача и начмеда, они застали там Валентину Михайловну. Дама воинственно прижимала к себе целую пачку историй, причем левая рука по локоть была в гипсе. «Черт!» — мысленно выругался Илья Алексеевич. На душе было слишком тошно, чтобы выдерживать ее напор, а на секретаршу ее переключить не удастся — у той были какие-то домашние проблемы, и Илья Алексеевич разрешил ей приехать позже.
— Валентина Михайловна, дорогая, что у вас с рукой? — перехватил инициативу Ян Александрович, галантно забирая у нее документацию.
— Перелом пястной кости.
Колдунов покачал головой:
— Три недели в гипсе, ах ты Господи!
— Почему вы не взяли бюллетень? — грозно спросил Илья Алексеевич с законной обидой человека, который иначе мог бы рассчитывать на три недели покоя.
— Да как я пойду на больничный? Вы же тут без меня пропадете!
— Уж как-нибудь… — буркнул Илья Алексеевич в недрах шкафа, где пристраивал свою куртку. — Здоровье — это главное! — заявил он, выйдя на свет. — Много вы наработаете одной рукой?
Колдунов улыбнулся:
— Подумаешь, пястная кость! Некоторые всю жизнь с загипсованными головами на работу ходят, и ничего!
— Что ты говоришь, какие головы?
— У них просто гипс внутри, — доверительно сообщил Ян Александрович, изучая качество повязки. — Вам нигде не жмет? Пошевелите аккуратно пальцами… Так, хорошо. Где лечились-то? Кто гипс накладывал?
Получив ответ, он по-хозяйски взял телефон со стола секретарши.
— Травматология? Андрей Максимовича позовите. Андрей Максимович? Вы занимались рукой нашей дорогой Валентины Михайловны? Как там у нее? Без смещения? Точно? Смотрите у меня! Вы, надеюсь, понимаете, что это не просто рука? То рука, которая без устали перебирает истории и исправляет ваше разгильдяйство! Так что я беру это дело под личный контроль, будете мне докладывать. Кальций, мумие назначили? Хорошо. — Он положил трубку и улыбнулся: — Ваша судьба в надежных руках. Теперь к делу! Это, как я понимаю, очередная порция компромата на хирургов. — Он любовно погладил пачку историй. — Что ж, давайте разбираться.
Илья Алексеевич нежно посмотрел на Колдунова. Какое счастье, что наконец-то появился настоящий начмед и отвлек на себя внимание Валентины Михайловны. Интересно, как он будет справляться с ее бурным натиском? Главврач устроился на диване возле окна, закурил и с некоторым злорадством принялся наблюдать за сражением умов.
Колдунов снисходительно полистал документы.
— Вы видите, как небрежно оформляются истории?
— Вижу. И что?
— Как это — что? Нужно с этим бороться! Методы убеждения, уговоры не действуют, нужно применять серьезные наказания. Для начала предлагаю ставить на вид!
— Ага, ладненько. Где им встать?
— Что?
— Где им стоять на виду, я имею в виду! Простите за каламбур. В холле или у нас в приемной?
— Да что вы такое говорите?
— А что?
Илья Алексеевич поразился колдуновскому спокойствию. Лично у него никогда не хватало пороху дерзить Валентине Михайловне, сохраняя при этом полнейшую безмятежность.
— Некачественной писаниной грешит кто-то один или все? — строго спросил Ян Александрович.
— Все абсолютно!
— Значит, мы имеем дело не с прискорбным эпизодом, а с общественной тенденцией, верно?
Валентина Михайловна радостно закивала, а Колдунов занялся кофе. В приемной с незапамятных времен стоял некий прибор, судя по дизайну, побочный продукт оборонной промышленности. Кофе он варил отличный, но при этом гудел, как бомбардировщик перед взлетом.
— Поэтому я и призываю вас бороться! — пылко заявила Валентина Михайловна, когда аппарат замолчал и стал выплевывать кофе по чашкам. — Именно потому, что это тенденция!
— Ага, — буркнул Илья Алексеевич, забирая чашку, — мы боремся.
— Но раз все наши усилия неэффективны, значит, эту тенденцию поддерживают какие-то объективные факторы, верно? — Ян Александрович вольно расположился за столом секретарши и смаковал кофе. Валентина Михайловна делала вид, что не видит предназначенной ей чашки.
— Такие факторы, что все ваши хирурги — разгильдяи! — сказала она воинственно. — Это да, это объективный факт.
— Ясненько. У нас двенадцать хирургов, столько же травматологов, шесть нейрохирургов, пять специалистов по малым дыркам, то есть уролог, два ЛОРа и два окулиста. И все они, по вашему мнению, разгильдяи? А мы с Ильей Алексеевичем возглавляем это стадо?
— Я бы не стала так ставить вопрос…
— А как же тогда? Не знаете? Хорошо, я вам скажу как. Ни один из наших докторов не работает на одну ставку, у всех по полторы. Нагрузка врача превышает нормы на двадцать пять — тридцать процентов. Это фактически, а не по липовым отчетам страховых компаний. Учтите еще катастрофическую нехватку сестер. По ночам дежурит одна сестра на два поста, и дежурному доктору поневоле приходится выполнять часть сестринской работы. Все врачи, включая заведующего, дежурят, и дважды в неделю их рабочий день продолжается по тридцать шесть часов. Планировать рабочее время мы можем очень условно, пациенты не спрашивают нас, можно ли им сейчас заболеть или попасть в ДТП. Например, три дня назад доктор Костырин, особо отмеченный вами, принял одновременно перфоративную язву, запущенный аппендицит, незапущенный аппендицит, травматическую ампутацию кисти, и еще четырнадцать человек у него сидели на плановую госпитализацию. Остальные хирурги были заняты в операционной, помогать некому. Так парень стоял, как русские под Сталинградом, я когда прибежал, все уже готово было.
— Он вообще способный парень, — заметил Илья Алексеевич, — и пашет, как трактор.
— При чем тут это?
— При том, что за час невозможно написать восемнадцать красивых историй. Знаете, Валентина Михайловна, я даже рад, что они так небрежно относятся к писанине. Значит, больными занимаются. Да взять хоть вас, Валентина Михайловна! Вам хорошо помощь оказали?