— Это правда.

— Хочу своими глазами увидеть дворцовые чудеса.

— Я смогу это устроить, если поможешь мне найти одно­го человека.

Луис не мог поверить, что викинг настолько простодушен. С другой стороны, разве сам он не мечтал взглянуть на фон­таны и поющие деревья? Ему пришлось напомнить себе, что всего одно поколение отделяет его самого от таких людей, как Рагнар.

— И где мне его искать?

— Он в городской тюрьме. Но он ушел в пещеры под ней.

— Значит, он беглый арестант?

— В некотором смысле.

Може похлопал по рукояти меча.

— И ваши греки не смогли его найти?

— Или же не захотели.

Луис сам удивился, что у него вырвалось такое признание. Действительно, искал ли начальник священных покоев волкодлака? Или отправил туда своих людей, чтобы они уже не вернулись?

— А дело опасное? — спросил Вандрад.

— Да. Этот беглец убил нескольких греков.

— Значит, здесь пахнет славой, — заметил Вандрад.

— Я уверен, император вас щедро наградит, — сказал Луис.

— Нам обязательно надо удивить императора, — пояснил Вандрад. — Уж слишком долго мы морозим зады на этом бе­регу. Необходимо напомнить ему, какие мы.

— Я найду твоего беглеца, — сказал Може, — если ты обе­щаешь провести меня во дворец. Там ведь могут не обрадо­ваться приходу северянина.

— Никто и слова не скажет, если ты будешь под моей за­щитой, — пообещал Луис.

Може сказал, что это ему подходит.

— Еще один вопрос, друг. Откуда ты услышал обо мне?

— Переводчик императора Змееглаз говорил о тебе, — по­яснил Луис. — Он сказал, ты человек полезный.

— Это верно, — согласился Може. — Дай мне минуту, что­бы взять питья и еды, — продолжал он, — и я иду с тобой.

— Поторопись, — сказал Луис. — Странные дела творят­ся в городе, и чем дольше промедление, тем хуже.

Хорошо хоть, что Беатрис сейчас во дворце, хотя он знал, что она беспокоится за него. Как только они войдут в город, он отправит к ней какого-нибудь мальчишку с запиской. Ес­ли его гонца не пустят, то это будет добрый знак. Значит, она надежно защищена копьями хитаерос. Пока ничто не пред­вещало внезапных смертей во дворце. И все же, что ему сде­лать, чтобы уберечь ее? Заниматься и дальше своим делом, искать ответы на вопросы начальника священных покоев, или же императора. Стены города были почти неразличимы из-за мороси в воздухе. На стенах висели фонари, и можно было запросто представить их парящими призраками или мстительными ангелами. Он отыщет волкодлака и положит конец этому безумию. Если кто и годится для такого дела, то эти закаленные северяне. Он получит положенное возна­граждение, уйдет со службы и поселится среди оливковых рощ на каком-нибудь плодородном острове, где они с Беа­трис будут защищены от зла этого мира. Ему представился сверкающий голубой океан, темный берег. Но прежде чем за­брезжит свет, необходимо прогнать тьму. Он сжал рукоять ножа, готовясь отправиться в подземелья Нумеры.

Глава тридцать седьмая
Узы любви

Город погрузился в хаос. Начальник священных покоев смо­трел вниз с высокой дворцовой башни. На северо-западе, на вершине седьмого холма, некоторые дома были охвачены пламенем, которое ярко полыхало в ночи. Башня городской стены тоже пылала.

Неужели взбунтовались его воины? Или же это варяги ре­шили пробиться в город? Он опасался, что это варяги, по­скольку знал, как те жаждут занять место его хитаерос. Он вызвал гонца и отправил к горящим воротам отряд город­ских стражников во главе с командиром хитаеры. Командир был белым от страха. Кто из них станет теперь исполнять приказы? Гонец говорил, что на Средней улице мертвецы ле­жат горами и приходят вести о новых странностях, творя­щихся в городе.

Руны, стенавшие и шипевшие в сознании начальника по­коев, пребывали в смятении, они волновались и метались, словно овцы в загоне, услышавшие волчий вой. Он не сомне­вался, что в городских беспорядках виноват только он.

Начальник священных покоев жестом велел слуге подать бокал с водой. Он поднес бокал к губам и попытался сделать глоток, но не смог. Живот свело судорогой, горло тоже. Он отставил воду и, ощущая тошноту, привалился к стене, что­бы удержаться на ногах. Яркая капля крови упала на пол. Он поднес руку к носу. Еще кровь.

— Платок, дай платок!

Слуга быстро нашел платок, и начальник священных по­коев прижал его к носу.

Кровь все равно текла.

Он мысленно призвал один магический знак, позволил его контурам соткаться перед внутренним взором. Карас знал, что у этого символа множество имен. Сегодня он как будто бормотал ему что-то на языке варягов. Руна Манназ до сих пор всегда посылала ему видения, помогала принимать ре­шения, позволяла на шаг опережать противников. Однако же сейчас символ пытался сбежать от него. Он как будто был озабочен чем-то. Он напомнил начальнику священных по­коев норовистого коня, которому за каждым незнакомым ку­стом мерещится хищник и его больше волнует собственная судьба, чем благополучие седока. Руна походила на живое существо, а не на образ или идею, он ощущал, как ее контуры извиваются в сознании подобно змее, вытягиваются и рвут­ся, силясь высвободиться.

Он призвал другой символ, желая подчинить его. После того, как он принес необходимую жертву, управлять магиче­скими знаками было удивительно легко. И слово «символ» не отражало их сути. Для северян они были не просто начер­танными буквами. Может, они и впрямь демоны, принявшие такое странное обличие?

Одал — еще одно слово на языке северян. Может быть, руны хотят сказать ему что-то? Он вытянул руку, как буд­то желая коснуться знака, использовать его, как использо­вал когда-то, чтобы защищать родных и друзей, чтобы при­вести Стилиану во дворец и заставить богатое семейство удочерить ее, чтобы скрыть от других свою любовь к ста­рым верованиям и приверженности к магии. Руна как буд­то избегала его.

Наконец ему удалось унять кровотечение из носа. Над го­родом разносились крики, стоны боли. В городе умирали. Он не понимал, что убивает людей. Он проводил обряд, посвя­щенный богине, смешивал кровь мертвеца с миртом и лав­ром, наносил эту смесь на глаза. Он произносил слова, обра­щенные к богине:

— Заклинаю тебя собачьим лаем,

Заклинаю повешенными и

погибшими на войне.

Заклинаю этой пролитой кровью —

пошли мне откровение.

Руны в его сознании стенали и бились, но не давали отве­та; видение, способное объяснить происходящее, не прихо­дило. Может, это конец света? Может, Геката одержала побе­ду над царством света?

Начальник священных покоев призвал еще один символ, тот, что полыхал, словно факел. Теперь он едва светился, как будто затянутый туманом или же черной моросью, которая не прекращалась с того дня, когда появилась комета. Карас постарался сосредоточиться, заставить символ засиять яр­че, однако он знал, что этим знакам нельзя приказать. Они являлись во сне, в миг между сном и бодрствованием, они жили на границе реального и сверхъестественного миров. Точнее, приказывать им можно, но это зависит от жертвы, которую он готов принести. Он вспомнил слова матери: «Ни­что не дается даром».