– До канализации, если правильно свернули, шагов сто, – ответил Щербатый. – И до храма, если я ошибся, столько же…
– Значит, – засмеялся Враль, – скоро все и узнаем.
И узнали.
Стены коридора вдруг разошлись в стороны, потолок взлетел вверх и исчез в темноте. Эхо от шагов стало звонким и многоголосым. Потом под ногами захлюпало.
– Канализация? – спросил Дылда на всякий случай.
– Храм, – ответил упавшим голосом Щербатый.
– Пришли… – протянул Враль. – Нехорошо получилось…
– Это все ты, козел! – Дылда замахнулся на Щербатого здоровой рукой, перехватив меч левой. – Завел…
– Не скули! – бросил Полоз. – Уже без толку… Зал большой?
– Не очень, шагов тридцать поперек и шагов пятьдесят – вдоль. Еще колонны возле дальней стены…
– Колонны, – сказал Полоз. – Слышишь, Рык? Колонны.
– Слышу… – ответил Рык глухо. – Ну, давай за колонны…
Щербатый двинулся вперед, освещая путь.
Через пару шагов вода поднялась до колена, потом почти до пояса. Огонек светильника отражался в воде, прыгал на волнах, которые поднимали люди, двигаясь вперед.
– Так, значит… – сказал Рык. – Если они эти места тоже знают плохо, то могут не сообразить, что бежать нам некуда и мы будем драться. Пойдут вперед. С факелами.
– С факелами, – подтвердил Кривой.
– Мы их пропускаем в зал шагов на двадцать. Самое большее – на тридцать. Потом стреляем. Три болта. Если хоть один мимо пройдет – я потом стрелку задницу выверну.
– Чтобы они нам не повыворачивали, – буркнул под нос Дед. – Ну, три болта. А дальше?
Хорек, которому вода была почти по грудь, поскользнулся и ушел под воду с головой. Кривой за шиворот выволок его на поверхность.
– Дальше Дед, Щербатый и Полоз заряжают самострелы, а остальные делают все, чтобы им не помешали. Еще три болта.
– Тогда ставь вместо меня кого другого, – сказал Дед. – Я со своей рукой самострел не натяну. Первый раз стрельну, потом – извини – только рогатиной.
– Хорек, ты натянешь тетиву? – спросил Рык.
– Не знаю, – честно ответил Хорек. – Я…
– Деду поможешь! – прервал его Кривой. – Вдвоем управитесь.
– Управимся, – согласился Дед.
Свет лампы осветил колонны – потрескавшиеся кирпичи, поросшие мхом и покрытые черной слизью.
– Пришли, – сказал Щербатый.
– Враль, я, Дылда, Кривой и Рыбья Морда – в центре, самострелы – по бокам; сразу после выстрела прячьтесь за нас. Из-за колонны на середину зала не лезть, даже если очень захочется, – Рык говорил тихо, но голос его все равно отражался от невидимого потолка и возвращался затихающими «хочется-хочется-хочется». – Лампаду свою загаси. Но держи подальше от воды, чтобы быстро разжечь получилось.
– Хорошо, – ответил Щербатый, фитиль зашипел под его пальцами и погас.
Гулкая темнота заполнила зал.
– Сами стреляете, – прошептал Рык.
«…аете…аете…аете», – повторило эхо.
Хорек поднес руку к лицу, чтобы стереть вонючую воду, капля сорвалась с рукава и звонко булькнула.
Хорек замер.
Кинжал он сунул за пояс, под левую руку, а рогатину перехватил двумя руками, осторожно, чтобы не плеснуть водой.
Где-то слева гулко падали в воду капли. Голоса преследователей стали слышнее, свет факелов заполнил собой прямоугольный проем двери.
А ведь они отсюда могут и не уйти, вдруг понял Хорек. Да, Рык говорил уверенно, и все молчат, не выказывая страха, но ведь это все – за спиной стена. Он оглянулся назад – ничего, естественно, в темноте не рассмотрел.
Дрожь охватила все тело Хорька. Но только не от холода знобило его – вода, конечно, была холодной. И не от страха – он ведь уже был в настоящем бою, где его могли убить. Все дело было именно в этом «могли убить». Могли. Но и он мог остаться в живых, обхитрив противника, уклонившись от его удара…
А тут, в подземелье, ему оставалось только подороже продать свою жизнь. Рык этого не сказал, и никто из ватажников этого не сказал, но и так было ясно – они все готовились умирать.
Хорек крепче сжал зубы, чтобы не стучали они, чтобы не позорили перед ватажниками. Сейчас он умрет. Меч ударит его в грудь, или копье пронзит насквозь, или нож полоснет по горлу…
– Сейчас я умру, – беззвучно, одними губами прошептал Хорек.
Теперь он видел даже огонь факелов – не отблески на мокрых камнях, а живое пламя. И даже начал различать лица людей, держащих эти факелы.
Много факелов. Не меньше десятка. И это только возле входа в зал – то, что он мог видеть. Но наверняка там, сзади, идут еще люди. Столько же? Сотня? И все они хотят убить его и ватажников, отомстить за гибель своего предводителя, Старого Крыса.
А где-то плачет маленькая княжна. Кричит от страха. И кто-то тянется к ее глазам, собираясь навсегда погасить их.
Хорек до боли прикусил нижнюю губу. Не получился у него подвиг, не вышло из него славного витязя для легенд и былин. Умрет он в вонючей липкой воде.
А если его тяжело ранят и он упадет в эту гнилую воду? Он будет еще жив, но вода потечет в рот, в горло, зальет его грудь, затопит сердце… Он захлебнется этим смрадом.
Рядом слышалось дыхание ватажников. Спокойное, размеренное. Сзади, постанывая еле слышно, дышал меняла.
Он – боится. Но остальные, остальные… даже Щербатый, который первый раз попал в такую переделку, тоже дышит – слева от Хорька – спокойно.
Высокий детина с факелом в руке остановился на пороге храма, протянул вперед руку, чтобы осветить зал подальше. Пламя отразилось в воде. Детина держал факел в левой руке, в правой был здоровенный кинжал. Он осторожно шагнул вперед и вправо, прислоняясь спиной к стене и пропуская в зал следующего.
Тот был без факела – обеими руками держал наготове самострел. Стрелок шагнул влево, направил самострел в темноту. И Хорьку показалось, что именно его, Хорька, ищет, пытается высмотреть в глубине зала болт.
Вошли еще четверо с факелами, тоже остановились возле входа, стали редкой цепью, осветили всю стену. Они не хотели, чтобы кто-то остался сбоку, проскочил мимо них.
Еще четверо с самострелами. И пятеро с мечами и кинжалами в руках.
«Много», – подумал Хорек. Слишком много. Кто-то еще остался в коридоре. Неверный свет факелов выхватывал ноги в сапогах и край длинной одежды.
Певец?
Рык говорил, что слепой певец шел впереди остальных, но Рык мог и ошибиться. Он, конечно, редко ошибался, но ведь в такой темноте спокойно можно спутать кого-нибудь со слепцом.
– Чего стали? – хриплым, застуженным голосом спросил один из тех, что вошли в зал последними. – Пошли.