— Поехали.
— Рано еще, Маш. Хотя бы через час.
— Хорошо. — Маша посмотрела на Тая, до блеска вылизывающего пустую миску. — Тогда мы с Тайсоном сходим пока погулять.
— Я с вами.
— Не надо.
— Но Иван Матвеевич велел…
— Аня, ты посмотри на Тая. Думаешь, на нас кто-нибудь рискнет напасть? Дожаривай свои блины, мы ненадолго.
— А потом ты обязательно поешь, — твердо сказала Аннушка.
— А потом я обязательно поем, — эхом отозвалась Маша.
* * *
— Как ее зовут? — спросила Маша, выходя из такси.
— Элеонора. И вот еще что, она не видит ничего. Слепая, то ли с рождения, то ли после несчастного случая какого-то, разное говорят. И очков не носит, а глаза странные такие, даже страшные. Кажется, она тебя насквозь видит. Ты, Маш, не бойся. И вообще, лучше помолчи. Я сама с ней поговорю.
— Хорошо, — Маша была согласна на все, только бы эта женщина, ясновидящая, ей помогла. Господи, ну сделай, пожалуйста, так, чтобы она сказала, что с Ванькой, и где его искать…
— Аня, — прошептала она, останавливаясь, — я забыла Ванькину фотографию.
— Не надо фотографий. Элеонора не работает с фотографиями.
— А как?
— Не знаю. Да нам-то какое дело? Главное, что ее предсказания всегда сбываются.
Они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж, остановились у массивной металлической двери. Аннушка решительно нажала на кнопку звонка. Маше показалось, что целую вечность ничего не происходило, а потом, когда она уже отчаялась, дверь бесшумно распахнулась.
— Вы к кому? — не слишком любезно поинтересовалась у них худенькая девушка с копной выгоревших светло-русых волос и бледным, невыразительным лицом.
— Элеонора у себя? — спросила Аннушка.
Девушка пожала острыми плечами:
— У себя. Входите!
Они переступили порог и оказались в просторной прихожей, декорированной в восточном стиле. Яркая циновка на полу, инкрустированные перламутром деревянные картины на стенах, плетеное кресло у двери, напольная ваза на спине у керамического слона, экзотический запах, не то духов, не то благовоний…
— Элеонора у себя, — девушка указала на одну из закрытых дверей.
Аннушка кивнула, решительно постучалась.
— Входите! — послышался звонкий женский голос.
Они вошли в залитую солнцем комнату, в нерешительности остановились в дверях.
— Ну входите же, не стойте в дверях.
Посреди комнаты в высоком кресле, как на троне, сидела женщина. Она была очень красива. Сложенные в высокую прическу совершенно седые волосы выглядели странно в сравнении с гладким, лишенным морщин лицом. Ей можно было дать и тридцать и шестьдесят. Маше вдруг показалось, что то, на какой возраст выглядит эта загадочная женщина, зависит только от ее собственного желания…
— Здравствуйте, Элеонора. Извините за ранний визит, но у нас очень важное дело, — начала Аннушка.
— Ко мне с неважными делами не приходят, — усмехнулась женщина и поправила белую прядь.
Руки у нее тоже были особенные. Ладонь казалась слишком узкой, пальцы — слишком длинными. Или это из-за покрытых ярко-алой эмалью ногтей? На пальцах поблескивали массивные серебряные кольца.
— Проходите, присаживайтесь, — сказала Элеонора.
Они послушно уселись в удобные кожаные кресла.
— Я вас слушаю, — женщина обращалась исключительно к Маше.
У нее были очень темные, почти черные глаза. Наверное, поэтому взгляд казался таким пронзительным.
— У меня пропал сын. Я думаю, его похитили, — начала Маша. — Может, вы…
— Тихо! — Женщина взмахнула рукой, резко звякнули серебряные браслеты на ее запястьях.
Маша испуганно замолчала.
Несколько минут они провели в полной тишине. Элеонора откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Аннушка ободряюще сжала Машину ладонь.
Маше было страшно. Очень страшно. Она хотела и боялась услышать правду. Так было лет десять назад, когда она, будучи безответно влюблена в мальчика из параллельного класса, вместе с лучшей подругой пришла к бабке-знахарке на сеанс гадания. Бабка раскинула карты, говорила долго и путано про бубнового валета, казенный дом и пиковую любовь. Из всего сказанного Маша сделала вывод, что с мальчиком у нее ничего не получится. А еще она тогда решила, что больше не будет испытывать судьбу и заглядывать в свое будущее.
Сейчас не было ни карт, ни путаных объяснений, вместо загадочного полумрака комнату заливал яркий солнечный свет, но ей было во сто крат страшнее, чем десять лет назад…
Элеонора открыла глаза, посмотрела на нее лишенным всякого выражения взглядом. Может, ошибается Аннушка, и эта женщина все видит? Маша вцепилась в руку подруги, перестала дышать.
— Твой ребенок мертв, — сказала женщина ставшим вдруг бесцветным голосом.
— Что? — Маша не смотрела на ясновидящую, она смотрела теперь только на Аннушку. — Что она говорит?!
— Машенька, успокойся…
Она оттолкнула подругу, резко встала, подошла к женщине, заглянула в незрячие черные глаза.
— Мой ребенок жив! Слышите, вы?! И не смейте мне говорить, что его нет!
Женщина покачала головой.
— Я никогда не ошибаюсь, девочка. Но, если ты хочешь узнать, где…
— Замолчите! — Маша сорвалась на крик. — Замолчите вы, шарлатанка! — Она закрыла лицо руками, попятилась к двери.
Дверь распахнулась, в комнату заглянула давешняя бесцветная девчонка.
— Элеонора? — вопросительно сказала она.
— Все в порядке, Селена. Мои гостьи уже уходят.
— Вам нехорошо? — девушка со странным именем Селена коснулась Машиной руки.
— Что? — спросила та.
— Может, вам что-нибудь нужно?
— Нет, ничего не нужно. — Маша вытерла мокрое от слез лицо.
Девушка пожала плечами, перевела взгляд на Аннушку.
— Нам пора, — сказала та виноватым тоном.
Ясновидящая ничего не ответила, лишь с задумчивым видом посмотрела в окно.
Маша, не прощаясь, выбежала из комнаты. Аннушка задержалась.
— Элеонора, сколько мы вам должны?
Женщина оторвалась от окна, «посмотрела» на нее в упор:
— Вы ко мне еще придете, — сказала устало, — тогда и рассчитаетесь.
Аннушка попятилась к двери, зацепилась о ковер, чуть не упала и, забыв попрощаться, нырнула в полумрак коридора.
— Что ты им сказала? — спросила девушка.