– Иди переоденься, – прошептала она.
Через десять минут мы отправились в путь. Мой костюм, штиблеты и чистая рубашка лежали на заднем сиденье рядом с ее платьем. Я не мог не обратить внимание на символичность происходящего и усилил эффект, оставив дома свою сумочку. Шерри-Ли, похоже, все еще находилась под впечатлением моих познаний Нового Завета – на все мои вопросы она отвечала односложно. И только когда мы повернули на Восьмидесятое шоссе за рекой Калузахатчи, она выдала прикольную фишку:
– Ты – тот, кто ты есть на самом деле, потому как считаешь, что лучше быть таким, как есть, чем казаться.
– Ты всегда права, – ответил я, включая радио. – Ты какую музыку любишь?
– Пастор Захария считает любую музыку искушением от Лукавого.
– Ему видней, – сказал я и выключил радио.
– Кончай! – фыркнула Шерри-Ли, включая радио. – Ты не пастор, и мы не в церкви. У тебя травка есть?
Я сварганил нам по самокрутке с марихуаной, опустил окошко, и спустя пару минут мне стало казаться, будто мы катим в машине с откидывающимся верхом. Волосы у Шерри-Ли плескались на ветру, словно поле спелой пшеницы, загорелая кожа у нее отливала золотом, а я, откинувшись на спинку сиденья, не отводил от нее взгляда. Джими Хендрикс исполнял на гитаре «Вуду-чили», и я подпевал ему. Шерри-Ли поглядывала на меня и улыбалась. На ней были солнцезащитные очки. Мне казалось, она видит меня насквозь.
У города Ла-Белль мы повернули на север по Двадцать девятому шоссе, а в Палмдейле вывернули на федеральную Двадцать седьмую трассу. Шерри-Ли подпевала группе «Бэд компани».
Мелькнул указатель с надписью «Венера», и я задержал дыхание. Это же знак судьбы! Венера – богиня любви и красоты…
– Давай налево! Налево в темпе! – крикнул я.
Мы остановились в тени раскидистого каштана, и я купил нам по банке газировки «Доктор Пеппер» в придорожной закусочной.
Шерри-Ли сняла очки и смотрела, как я скручиваю нам еще по косяку.
– Каждый хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле! – произнесла она задумчиво. Согласен?
– Согласен, – ответил я, глядя ей прямо в глаза, – но хочу заметить, что первое впечатление о человеке самое верное, так как он еще не знает, что скрывать от другого. Согласна?
Вместо ответа, она поцеловала меня прямо в губы. Я закрыл глаза, а сердце у меня готово было выскочить из груди. Дыхание рвалось, стучало в висках. Шерри-Ли обвила руками мою шею, прижалась ко мне. А я перевел дыхание, зарылся лицом в ее волосы и, прижимая ее к себе как можно крепче, целовал ее и шептал ласковые слова.
– Нам надо ехать, – сказала Шерри-Ли, отстранившись. – Опоздаем в церковь.
Мы сели в «мазду» и покатили дальше.
– Я еще никогда не целовалась с англичанином! – сказала Шерри-Ли погодя.
– Я тоже, – отозвался я, и она рассмеялась.
– Дорогой, я в восторге от твоего английского чувства юмора!
Я положил ладонь на изгиб ее бедра, и глаза у нее сверкнули.
– Дорогой, в основном я придерживаюсь политики неприкосновенности, но для тебя готова сделать исключение. – Она покосилась на меня. – У тебя нежные, ласковые руки. Я привыкла к рукам погрубее.
– Дорогая, у меня на мозгах мозоли, а не на руках, – нашелся я, и она опять рассмеялась.
Засмеялся и я.
– Мартин, дорогой, настройся на серьезный лад. Церковь, куда мы едем, не совсем обычная. Думаю, сегодня тебя ждет настоящее потрясение!
– Вряд ли! Я уже усвоил, что многие стороны духовной жизни американцев любому стороннему наблюдателю кажутся совершенно непостижимыми. Полагаю, и религиозные каноны отличаются от общепризнанных. Так ведь это замечательно! Я ничего необычного в этом не нахожу.
– Ну, как знаешь. Уже подъезжаем…
Грунтовая дорога петляла среди вековых дубов, оплетенных испанским бородатым мхом. Казалось, будто кроны дубов цепляются за облака, несущиеся по синей лазури неба в сторону залива.
На опушке дубовой рощи мы остановились. Шерри-Ли перегнулась через спинку сиденья, взяла свое платье и вышла из машины.
– Давай переодевайся! Я мигом.
Она исчезла в придорожных кустах. А я сидел и размышлял о том, что самая сложная вещь в жизни – это научиться понимать, какие мосты наводить, а какие сжигать за собой.
– Ты еще не готов! – всплеснула она руками, когда вернулась преобразившаяся, в ситцевом платье в цветочек. – Поторапливайся! Здесь частные владения, и, если нас увидят, придется платить штраф!
Я переодевался прямо в машине, а она прогуливалась неподалеку.
– Я готов! – объявил я, выходя из машины.
На мне были черный пиджак, черные брюки, белая рубашка и… синие кеды. Оказалось, лакированные штиблеты я забыл дома.
– Ну, как я тебе в кедах? – улыбнулся я.
– Нормально! – сказала Шерри-Ли, окинув меня взглядом с головы до ног. – Поехали!
Минут через десять дорога привела нас на поляну, где находилась, по ее словам, «не совсем обычная» церковь, представлявшая собой низкое строение из серо-белых шлакоблоков. Не было ни шпиля, ни колокольни, только плоская крыша, крытая наполовину дранкой, поросшей мхом, наполовину ржавой жестью. В лесу на опушке, вокруг поляны, было припарковано несколько машин и мини-вэнов, видавших виды.
– Ах ты господи! Мы опоздали! – воскликнула Шерри-Ли.
И тут я услышал пение. Нас от церкви отделяло еще метров двести, но ветер доносил голоса певчих.
– Идите на гору, несите благую весть… – запел я.
– Подумать только, ты, оказывается, знаешь этот хорал! – просияла Шерри-Ли.
Я кивнул. Я знал этот хорал, а также спиричуэл «Приди, Господь, приди».
Шерри-Ли взяла меня за руку, и мы направились к церкви.
Деревянный крест и табличка с надписью «Церковь Небесных Знамений Иисуса Христа» на деревянной двери, исчирканной всякими непристойностями, заставили меня придержать шаг. Ох уж эта Америка! Следы убогого умишка стебанутых сатанистов, фанов хеви-метал, встречаются на каждом шагу.
Когда мы вошли в церковь, худощавый мужчина в черном облачении до пят улыбнулся:
– Шерри-Ли, и ты, брат, добро пожаловать!
Десятка два прихожан обернулись, чтобы приветствовать нас. На лицах многих из них промелькнуло выражение откровенного провинциального любопытства. Видимо, горожане здесь редкость, решил я и улыбнулся им в ответ.
Шерри-Ли повела меня к кафедре.
– Это пастор Захария, – прошептала она, склонив голову. – Он тебе непременно понравится.
– Возвысим наши сердца! – провозгласил пастор Захария.
– Аминь! – отозвалась кроткая паства.