— Меча, — сказал он.
Улыбка и два слога ее имени. Это был всего лишь способ выиграть время. Меж тем он лихорадочно соображал или пытался соображать. Безуспешно. Осторожно, почти незаметно он стрельнул глазами в обе стороны, проверяя, не привлек ли этот диалог чье-либо внимание. Но, судя по тому, как загустел текучий мед под изогнутыми дугами отчеркнутых коричневым карандашом бровей, Меча перехватила его взгляды. Сохранилась на диво, совершенно не к месту подумал Макс. Расцвела, обрела какую-то законченность, стала еще женственней. Он посмотрел на чуть приоткрытый рот в ярко-красной помаде — гнева на ее лице по-прежнему было меньше, чем ожидания, — потом скользнул взглядом вниз, к шее. Остановил его на ожерелье — на трех витках отборных жемчугов, посверкивающих мягко, почти матово. И не смог совладать со своим изумлением. То ли это была точная копия колье, проданного им девять лет назад, то ли оно вернулось к ней.
Вероятно, это меня и спасло, подумал он чуть погодя. Вот эта растерянность при виде ожерелья. И внезапный промельк торжества в ее глазах, когда она, как сквозь прозрачное стекло, прочла его мысли. Презрение сменилось насмешкой, а потом задвигалось горло, задрожали губы от еле сдерживаемого смеха — и вот он прорвался, выплеснулся наружу. Держа маленькую сумочку-baguette из змеиной кожи в одной руке, она подняла другую, и пальцы — длинные, точеные, с одним-единственным обручальным кольцом и выкрашенными в цвет помады ногтями — легли на ожерелье.
— Я получила его назад через неделю, в Монтевидео. Армандо выкупил его для меня.
В памяти Макса промелькнуло лицо композитора. После Буэнос-Айреса он несколько раз встречал его фотографии в иллюстрированных журналах и видел в выпусках кинохроники кадры в сопровождении его знаменитого танго.
— Где он сейчас?
И, задав этот вопрос, с тревогой завертел головой, спрашивая себя, до какой степени присутствие Армандо де Троэйе способно осложнить его положение. Но успокоился, увидев, как она хмуро пожимает плечами:
— Здесь его нет. Он сейчас далеко отсюда.
Годы рискованных переделок закалили характер Макса, научили самообладанию. Владеть собой, обуздывать свои чувства очень часто означало пройти на волосок от опасности. Вот и сейчас, соображая стремительно и отчетливо, он ясно осознавал, что если выкажет беспокойство, то может оказаться к воротам французской тюрьмы ближе, чем хотелось бы, — и эта непреложность придала ему уверенности. Показала, как перехватить инициативу или хотя бы уменьшить возможный ущерб, парадоксальным образом подсказала, что спасти его может именно колье.
— Колье… — произнес он вслух.
Произнес, не зная, чем продолжить, и желая лишь еще потянуть время, чтобы выстроить оборону. Но и этого хватило. Меча вновь прикоснулась к жемчугам. На этот раз она не смеялась, но глядела с улыбкой вызова и торжества.
— Аргентинская полиция оказалась на высоте. Выслушали моего мужа, заявившего о пропаже колье, и связали его со своими уругвайскими коллегами. Армандо отправился в Монтевидео и выкупил колье у ювелира, которому ты его продал.
Макс уже докурил и теперь с таким видом, словно это требовало предельного внимания, оглядывался, ища, куда бы выбросить дымящийся окурок. Потом погасил в тяжелой пепельнице резного стекла, стоявшей на столике неподалеку.
— Ты больше не танцуешь, Макс?
Он наконец взглянул на нее. Взглянул прямо в глаза, собрав все свое спокойствие. И с надлежащей выдержкой — и потому она, задав свой язвительный вопрос, посмотрела внимательно и задумчиво и кивнула, словно отвечая самой себе на какой-то невысказанный и потому неведомый Максу вопрос. Словно ее разом и забавляло, и удивляло проявленное им спокойствие. Его бесстыдная невозмутимость.
— Веду теперь другую жизнь, — сказал он наконец.
— Ривьера — недурное место для этого. Откуда ты знаешь Сюзи Ферриоль?
— Меня привезла приятельница. Ее и моя.
— Кто именно?
— Ася Шварценберг.
— А-а.
Гости меж тем потянулись в столовую. Оставляя за собой облако чересчур резких духов, мимо прошла хорошенькая блондинка, спорившая со своим спутником, который глядел на карманные часы.
— Меча. Ты…
— Перестань, Макс.
— Я слышал танго. Тысячу раз.
— Да. Наверное, слышал.
— Я хочу кое-что тебе объяснить.
— Объяснить? — Снова блеснул двойной золотистый высверк. — Что-то новенькое… А я, увидев тебя, подумала было, что с годами ты стал хоть чуточку лучше. Предпочитаю твой цинизм твоим объяснениям.
Макс счел, что благоразумней будет не отвечать. Он прямо и очень спокойно стоял рядом с женщиной, сунув четыре пальца правой руки в карман смокинга. И увидел, как она слегка, словно потешаясь над собой, улыбается.
— Прежде чем подойти, я наблюдала за тобой издали.
— Не заметил. К сожалению.
— Я знала, что ты меня не видишь. Ты о чем-то так сосредоточенно размышлял. Интересно, о чем.
Не вытянешь, мысленно ответил Макс. По крайней мере, не сегодня. Или, в крайнем случае, не раньше, чем подадут кофе и предложат курить. Тем не менее, несмотря на эту мгновенную уверенность, он ощущал, что вступает на скользкий путь. Нужно было подумать. И понять, сильно ли Меча Инсунса осложнила положение своим внезапным выходом.
— Я сразу тебя узнала, — продолжала она. — Просто хотела решить, что делать.
Она показала в другой конец вестибюля, где у лестницы на второй этаж стояли кадки с большими фикусами и стол, с которого официант убирал порожние стаканы.
— Я смотрела на тебя, спускаясь по лестнице, потому что ты не присел. Один из немногих. Есть мужчины, которые садятся, а есть которые остаются на ногах. И вот таким я доверять не склонна.
— И давно ли?
— С тех пор, как познакомилась с тобой. Не помню, чтобы ты когда-нибудь присаживался. Ни на пароходе, ни в Буэнос-Айресе.
Они сделали несколько шагов по направлению к столовой и остановились уточнить свои места по схеме рассадки. Макс мысленно выругал себя за то, что раньше не взглянул на имена гостей. Ее имя, разумеется, значилось там. Вот оно: «Сеньора Инсунса».
— И что же ты тут делаешь? — спрашивает он.
— Живу неподалеку… Переехала сюда из-за того, что творится в Испании. Сняла дом в Антибе. Иногда захаживаю к Сюзи. Она моя одноклассница.
В столовой гости меж тем рассаживались вокруг стола, сверкавшего серебром приборов на белой скатерти и витыми канделябрами из разноцветного стекла. Сусанна Ферриоль, заметив, что новое лицо — Макс-то был уверен, что она не запомнила даже, как его зовут, — ведет приватную беседу с ее подругой, поглядела на них в легком замешательстве.
— А ты? Ты ведь еще не сказал мне, что ты делаешь в Ницце? Хотя… могу предположить.