Южная ночь распростерла наконец над станицей свои крылья. Горели на центральной улице редкие фонари, иногда вдоль заборов перемещались темные силуэты, больше напоминавшие тени живых существ. Было немного странно, что после череды прошлогодних ночных убийств, о которых жителям напоминали лишь слухи о продолжающемся суде в Астрахани да вроде бы найденных новых фактах невиновности соседа-станичника, опасения все же остались. И на улицах по ночам редко можно было увидеть человека, будто народ по-прежнему боялся любых случайностей. Такое положение было, в общем, на руку Турецкому. Хотя он предпочитал передвигаться по задам усадеб, там, где не было собак и дорожка была ему известна. Оттого и Зинка не боялась его ночных приходов, во всяком случае, слухи пока их не задевали.
Естественно, что ноутбук со всей техникой в доме Дуси они решили не оставлять, да и сумка невелика. А вот машина была во дворе – люди привыкли, что у Дуси временно поселился следователь из Москвы, который и приехал затем, чтобы помочь Антону. К нему и относились без предвзятости, помнили ведь, что за несколько месяцев до этого дружок его, с которым и уехала хозяйка, тоже помогал обвиняемому, но, вишь ты, не получилось, больно милицейским властям хотелось осудить Антона Калужкина, списать, стало быть, на него все свои грехи. Говорили об этом в открытую, никого не боялись и не стеснялись, зная наперед, что ничего из стараний приезжих из Москвы не выйдет, – сила всегда солому ломит. А здесь была задействована именно сила…
Турецкий ушел, унеся с собой все, что надо было сохранить при любом повороте событий. Филипп остался и начал готовиться к этим «поворотам». Интересная предстоит ночь, сказал он себе, готовя некоторые приятные сюрпризы незваным «гостям».
Дом, в котором должны будут появиться «ночные гости», он тщательно осмотрел еще днем и наметил себе, где и как встретит их. Сколько их будет, значения не имело, скорее всего, двое. Предположительно, об этом говорила и Катя. Но при любом «раскладе» в полной темноте, где бандитам нужно будет включить фонарики, чтобы хотя бы оглядеться, их действия потеряют четкость и целенаправленность. Если искомый человек спит, его нельзя будить, и брать придется бесшумно, чтобы потом устроить показательный «базар», ну… после чего и «решить» его судьбу. А если человека в доме или на постели не окажется, тогда зачем они явились? Самое вероятное – искать вещи и документы. Вот и будут шарить по всему дому. Значит, вырубать «гостей» придется аккуратно и по очереди. Ну, за этим дело не станет.
А если у них задумано все по-другому? Ничего искать не станут, а просто уберут Турецкого и спалят дом вместе со всем его содержимым? Тогда они перекроют двери и окна, употребят бензин для мгновенного возгорания по всему периметру дома, а потом просто скроются, выполнив задание. Чем такой вариант хорош? Во-первых, опасный сыщик убран чисто, ибо причину пожара потом объяснят очень легко и именно так, как потребуется генералу. А во-вторых, Дуське-то возвращаться будет уже некуда, поневоле останется с Грязновым, даже если у того и возникнет подозрение, будто Привалов как-то причастен к этой трагической акции. А уж с родственницей своей всегда можно будет договориться, в чем генерал наверняка был уверен, зная хоть и задиристый, но легко отходчивый характер своей отдаленной сестрицы. И Филя, и другие сотрудники «Глории» убедились уже в том, что более мягкого и уступчивого человека, чем Евдокия, отыскать на белом свете очень трудно. А «взрывы» ее, о которых сообщал Вячеслав Иванович, – это скорее истерика женщины, готовой принять на себя любую вину за преступления, которых никогда не совершала. Синдром наивной жертвенности, настоянный у Дуси на истовой вере в то, что все другие люди – чисты и непорочны.
Но у второго варианта бандитских действий имелся недостаток, который мог сорвать им акцию. Облить наружные стены бензином незаметно просто невозможно: запах немедленно выдаст. А Турецкий может учуять вонь, выбить окно и выскочить наружу. И те вряд ли затеют пальбу на всю станицу посреди ночи, потому что им неизвестно, имеется ли у него оружие. Да вряд ли и генерал отдал бы своим бандитам команду действовать такими методами. Значит, пока надо рассматривать первый вариант – с проникновением и попыткой убийства.
Иные способы пока не просматривались. К тому же и беглые боевики, находящиеся в федеральном розыске, не стали бы прибегать к каким-либо особо изощренным методам. Ума не хватит, а задание, очевидно, конкретное. В отличие от Турецкого Агеев был уверен в том, что генерал не мог поручить профессиональным убийцам просто напугать сыщика, чтобы заставить его покинуть станицу. Как говорится, не тот уровень полета. Из пушки – по воробью? Нет, в данном случае все гораздо серьезнее, чем можно предполагать.
Наконец, подготовка была закончена, и Филя, проверив запоры на всех окнах и двери на веранде, расположился у входной двери и позволил себе расслабиться. На слух он никогда не жаловался и хорошо знал, что в условиях экстремальных действий тот его не подведет. Крепкий горячий кофе из термоса добавлял уверенности…
Крадущиеся шаги он различил в начале второго часа ночи. На улице еще было темно, небо и не думало светлеть. Это – хорошо, темнота – друг. Филипп мысленно проверил все необходимое. Слабая лампочка-ночничок чуть бликовала на оконном стекле, и если бы кто-то заглянул в него, он вряд ли увидел бы в глубине комнаты, на кровати, лежащего человека. Мог бы только угадать, потому что разглядеть было невозможно. Открыть окно – тоже, Филя постарался. Стрелять через стекло – глупое занятие, разбивать окно – тем более. Это же сразу укажет на убийство. А кто в нем заинтересован? Кто мешал Турецкому проводить следствие? Разве не знал об этом Вячеслав Иванович, которому Турецкий докладывал о каждом своем шаге? Вот и потянется уже крепкая, хорошо скрученная и намыленная веревка, а никакая не ниточка возможной, понимаешь ли, версии. Нет, стрельба через окно исключается…
Мысли текли как бы сами по себе, потому что Филипп весь превратился в слух.
Легкий скрип и шорох шагов «обогнул» дом по периметру. Посторонние запахи не распространялись. Шаги остановились снова у входной двери. Потом раздался очень тихий голос, почти шепот. Говорили по-чеченски. «Хороший подарок, – подумал Агеев, – лучше не придумаешь…».
Речь у тех, кто находился за дверью, шла о том, чтобы тихо вскрыть замок. Это сказал человек, очевидно, привыкший командовать, другому, которому и предстояло заняться этой операцией. И второй ответил, что, конечно, попробовал бы, но тот, кто лежит на кровати в комнате, кажется, не спит. Вроде ворочается. Может, подождать немного? Первый возразил, что скоро начнет светать и тогда все провалится к дьяволу. Никакой аллах не поможет.
Филя дернул за веревочку, и в комнате, рядом с кроватью, упала и покатилась по полу железная кружка. А другая веревочка еще с самого начала дергала ком одежды на «спящем», вот им и показалось, что тот ворочается. Филя вмиг отодвинулся от двери, глухо закашлялся и с характерным матерком отреагировал на упавшую кружку. Потом заскрипели пружины, топнули по полу ноги. Снова – глухая речь проснувшегося человека, затем – скрип пружин, и ночник погас. Человек ходил по дому и хрипло ругался по поводу проклятой духоты. И кружка с водой куда-то укатилась…