Я вытащил листок с адресами и датами, найденными в холодильнике, и протянул его Баррере.
Он нахмурился и принялся изучать список. Закончив, снова посмотрел в окно, и его плечи опустились.
— Хорошо.
— Это точки распространения, верно? И даты прибытия компакт-дисков.
Баррера без особого энтузиазма кивнул.
— Теперь вам известны адреса, — заметил я. — И то, чем занимается Шекли. Можно устроить рейд.
— У нас ничего нет, Наварр. Нет оснований для получения ордера на обыск, нет улик, кроме списка случайных адресов и дат. Возможно, со временем эта информация и приведет нас к чему-то. Но далеко не сразу. Я надеялся на большее.
— Сколько времени длится расследование — шесть лет? — спросил я.
Баррера кивнул.
— Весьма вероятно, что Шекли это известно, — продолжал я, — или ему сообщат, как только появится утечка. Если вы не начнете действовать сейчас, они могут переместить товары, изменить маршруты. И все будет потеряно.
— Я лучше потрачу еще шесть лет, чем позволю скомпрометировать нашу работу и совершить глупую ошибку. Спасибо за информацию.
Мы посидели молча, прислушиваясь к тиканью настенных часов, висевших за спиной Барреры.
— И еще одно, — сказал я. — Я думаю, что Лес сбежал к Дэниелсам. Или обдумывал это.
И я рассказал Баррере о последнем телефонном звонке, сделанном из домика на озере.
— Он совершит глупость, если отправится туда, — заметил Сэм.
— Вполне возможно. Но если у меня возникла эта мысль, она могла прийти в голову и друзьям Шекли. Мне совсем не нравится такой вариант развития событий.
— Я пошлю кого-нибудь из моих людей, чтобы те поговорили с Дэниелсами.
— Не уверен, что это им поможет.
— Больше я ничего не могу сделать, Наварр. Даже при самых благоприятных обстоятельствах пройдет несколько месяцев, прежде чем мы сумеем скоординировать наши действия против мистера Шекли.
— А если погибнет еще несколько человек?
Баррера вновь постучал по столу.
— Вероятность того, что на семью Дэниелсов будет совершено нападение, очень мала. У Шекли полно более серьезных проблем, ему следует беспокоиться о других людях, которые гораздо опаснее.
— Да, конечно, — проворчал я. — Вроде тринадцатилетнего мальчика, который украл мелочь у Джина Крауса.
Баррера выдохнул. Его стул заскрипел, когда он встал.
— Мне лишь остается повторить то, что я уже говорил, Наварр. Ты ввязался в очень серьезное дело, и тебе следует отойти в сторону. Можешь не верить мне на слово. Однако я с тобой откровенен. Неужели ты не думаешь, что мальчишка без лицензии, который провел пару лет на улице, справится с такими акулами?
Я снова посмотрел на фотографию Барреры и моего отца. Отец, как и на всех своих снимках, широко улыбался мне, словно ему было известно нечто очень смешное, о чем я не знаю; возможно, он смеялся надо мной.
— Ладно, — сказал я.
— Ладно, ты отходишь в сторону?
— Ладно, мне есть о чем подумать.
Баррера покачал головой.
— Этого недостаточно.
— Ты хочешь, чтобы я солгал, Сэм? Или собираешься меня арестовать? Полиция округа Авалон будет только рада.
Баррера фыркнул, подошел к окну и стал смотреть на Сан-Антонио. Все застыло в это воскресное утро — мятое серо-зеленое одеяло, усыпанное пятнышками белых коробок и украшенное кружевом автострад, дальше холмистые земли ранчо тянулись к темному сине-зеленому горизонту.
— Ты слишком похож на своего отца, — сказал Баррера.
Я хотел ему ответить, но что-то в его позе заставило меня промолчать. Он размышлял, как правильно поступить. Вскоре Сэм повернется, чтобы разобраться со мной и решить, какому агентству следует передать меня для изучения. Я знал, что он так сделает, если я буду продолжать оставаться в его кабинете и говорить то, что ему не хочется слышать.
Я избавил Барреру от решения этой проблемы. Когда я уходил, он все еще стоял у окна. Я очень аккуратно закрыл за собой дверь.
Очень скоро стало жарко.
К одиннадцати, когда я съехал автострады на Ранч-роуд 22 в Булверде, ветер унес облака, и воздух над горами начал мерцать. Я свернул на Серра-роуд, миновал переезд и поставил свой «Фольксваген» под гигантским виргинским дубом, который рос перед домом Дэниелсов.
Когда я позвонил в дверь, мне никто не открыл, и тогда я обошел дом.
Лужайка напоминала тренировочную площадку армейского инженерного корпуса — пирамиды хлорвиниловых и медных труб, вырытые траншеи, горы селитры. Прошлым вечером было слишком темно, чтобы оценить размах ведущихся работ.
Сразу за курятником, возле сарая, стояли три металлических резервуара размером с небольшой автомобиль, судя по всему, отстойники — два тусклого серебристого цвета, в дырах ржавчины, а третий был новым и белым со следами земли, словно его неправильно установили и вытаскивали наружу.
В конце траншеи стоял пустой экскаватор с ковшом, наполненным селитрой. Экскаватор желто-зеленого цвета компании, сдающей технику в аренду, перепачканный грязью и машинным маслом, выглядел новым.
Из сарая доносились звуки магнитофона: одинокая акустическая гитара и мужской голос, похожий на раннего Вилли Нельсона. [135]
Я зашагал на звуки музыки. Лошадь с соседнего поля наблюдала за мной, касаясь шеей колючей проволоки, и не спеша грызла половинку яблока.
Подойдя ближе, я сообразил, что это одна из песен Миранды, переложенная для мужского голоса. Я обошел сарай и понял, что слышу вовсе не запись. Пел Брент Дэниелс. Он сидел на одном из двух складных стульев, стоявших у стены его сарая-квартиры, рядом с курятником, смотрел в сторону холмов и играл курам на гитаре.
Его волосы слиплись и превратились в мокрую темную массу, словно он только что принимал душ. Брент был одет в футболку и шорты. Перед ним на пне стояли одноразовые стаканчики и бутылка виски «Риман», к которой он успел хорошо приложиться. Брент пел по-настоящему, и я только теперь понял, насколько он хорош.
Он не слышал, как я подошел, видимо, ему было все равно. Я остановился в двадцати ярдах и слушал, пока тот не закончил песню. У меня сложилось впечатление, что Брент пел для кого-то стоящего на холме у самого горизонта.
Закончив, он отложил гитару, поднял бутылку виски и налил полный стаканчик. Выпив его, посмотрел на меня.
— Наварр.
— Я думал, это запись.
Брент Дэниелс нахмурился.