– Ну, как твое расследование? – спросил Реймс.
Его голос звучал не так агрессивно, как во время предыдущего разговора: видимо, профессиональная солидарность и общее прошлое все-таки возобладали.
– У нас уже два трупа. И ни единой зацепки. Но я продолжаю действовать и, мне кажется, иду верным путем.
Реймс не ответил, но в этом молчании Ньеман почувствовал доверие. Он спросил:
– Ну, а что там со мной?
– С тобой?
– Я хочу знать, не затевают ли у нас в конторе какую-нибудь гадость из-за этого моего хулигана?
Реймс злорадно ухмыльнулся.
– Ты имеешь в виду ГИПС? [18] Они слишком долго ждали такого случая. Пускай подождут еще.
– Чего подождут?
– Пока твой ростбиф [19] отдаст концы. Чтобы обвинить тебя в убийстве.
* * *
Ньеман прибыл в Аннеси около двадцати трех часов. Он долго ехал по длинным, ярко освещенным улицам, сплошь засаженным деревьями, пышная листва которых мерцала и переливалась в свете фонарей. Чуть ли не на каждом углу стояли, подсвеченные снизу, небольшие скульптуры – каменные беседки, фонтаны, статуи. Издали, с расстояния нескольких сот метров, они выглядели крошечными фигурками из музыкальной шкатулки или детскими игрушками. Казалось, город понаставил на своих площадях и скверах затейливые ларчики из камня, мрамора или плюща, чтобы хранить в них свои сокровища.
Ньеман миновал каналы – бледную копию амстердамских, – текущих к озеру Аннеси, обрамленнному цепочкой сияющих огней. Комиссару даже не верилось, что он отъехал всего на несколько десятков километров от Гернона с его трупами и кровавым убийцей. Наконец он оказался в жилом квартале города. Проспект Вязов. Бульвар Зеленой Долины. Тупик Морских Ветров.
В этих названиях аннесийцы воплощали, вероятно, свои мечты о беломраморных дворцах, о былых символах могущества.
Ньеман поставил машину на въезде в тупик, круто спускавшийся вниз. Высокие дома, одновременно и нарядные и мрачные, стояли почти вплотную друг к Другу, их разделяли лишь крошечные садики, скрывающиеся за одетыми плющом изгородями. Дом, который искал комиссар, оказался особнячком из тесаного камня с полосатым тентом над дверью. Полицейский дважды нажал на звонок в виде ромба с кнопкой-зрачком посередине. Под звонком была привинчена табличка: «Д-р Эдмон Шернесе. Офтальмология. Хирургия глаза».
Ответа не было. Ньеман взглянул на дверной замок. Он был несложен, а комиссар сегодня уже не раз позволил себе проникать в дом без спросу. Спустя несколько секунд он стоял в коридоре с мраморным полом. Стрелки на стенах указывали путь к приемной; она была слева, но полицейский заметил справа другую дверь, обитую кожей.
Это была смотровая. Повернув ручку, он вошел в длинную комнату, которую вернее было бы назвать верандой: ее потолок и две стены были полностью застеклены. Где-то в углу, в темноте, слышался шум льющейся воды.
Ньеману понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть в дальнем конце помещения человека, склонившегося над раковиной.
– Доктор Шернесе?
Человек обернулся. Ньеман подошел ближе. Первое, что он отметил, были руки врача – смуглые, блестевшие в струях воды, они напоминали старые корни, испещренные коричневыми пятнами и вздутыми синеватыми венами, которые извивались под кожей от основания пальцев до крепких запястий.
– Кто вы?
Низкий голос звучал спокойно. Человек был маленького роста, но мощного сложения. Он выглядел лет на шестьдесят с лишним. Надо лбом, высоким, смуглым и тоже усеянным темными пятнышками, вздымалась волнистая седая шевелюра. Суровый рубленый профиль и крепко сбитое тело делали врача похожим на древний долмен, несокрушимый, загадочный и тем более странный, что одет доктор был в майку и трусы белого цвета.
– Комиссар полиции Пьер Ньеман. Я звонил, но никто не ответил.
– Как же вы вошли?
Ньеман нарисовал в воздухе затейливую арабеску, точно цирковой фокусник:
– Да уж исхитрился.
Врач вежливой улыбкой дал понять, что извиняет непрошеное вторжение полицейского. Он нажал локтем на длинный рычаг крана, чтобы остановить воду, и, воздев мокрые руки, пошел через застекленную комнату к вешалке с полотенцами. На столе в темном конце помещения были разложены коробки с линзами для подбора очков, приборы, инструменты, на стене висели анатомические таблицы и муляжи глазного яблока. Шернесе спокойно заявил:
– Один полицейский уже нанес мне визит сегодня днем. А вам что угодно?
Ньеман стоял в нескольких метрах от врача. Внезапно полицейский осознал, что только сейчас видит главную характерную черту доктора, выделявшую его среди тысяч других людей. Глаза. У Шернесе они были почти бесцветными: светло-серая радужная оболочка придавала взгляду что-то змеиное. Зрачки походили на два крошечных аквариума; Ньеман ничуть не удивился бы, разглядев в них каких-нибудь хищных морских убийц, покрытых стальной чешуей.
Он ответил:
– Я как раз хотел спросить вас о нем.
Врач снисходительно усмехнулся.
– Оригинально! Значит, теперь у нас одни полицейские разыскивают других?
– В котором часу он приходил?
– Ну... примерно в шесть вечера.
– Так поздно? Вы не помните, какие вопросы он вам задавал?
– Конечно, помню. Он расспрашивал о больных из клиники в окрестностях Гернона. Там содержатся дети с нарушениями зрения. Я их регулярно осматриваю и лечу.
– Что конкретно он хотел узнать?
Шернесе открыл шкаф красного дерева, вынул оттуда светлую просторную рубашку и в несколько секунд надел ее.
– Его интересовали корни этих явлений. Я объяснил, что речь идет о наследственных болезнях. Тогда он спросил, можно ли допустить внешнюю причину таких заболеваний, например отравление или неправильное лечение.
– И что вы ответили?
– Что это полный абсурд. Генетические заболевания напрямую связаны с изолированным расположением города и как следствие – с браками между родственниками. При таких браках болезни передаются с кровью и встречаются все чаще и чаще. Такой феномен регулярно наблюдается в закрытых сообществах. Вот пример: округ Сен-Жан в провинции Квебек, коммуны амишей [20] в США. То же самое и в Герноне. Жители этой долины не склонны к бракам на стороне. Так что не вижу оснований искать другие причины.
Не стесняясь гостя, врач стал натягивать темно-синие брюки из дорогой, слегка серебрящейся материи. Шернесе одевался на редкость элегантно. Полицейский продолжал: