Через пятьдесят семь минут и четыре банки пива он вышел на Центральном вокзале Стокгольма. Часы показывали два, середина рабочего дня. Ему было грустно и одиноко. Хотелось прийти домой и найти там любовь и понимание. Чтобы можно было расслабиться и не ждать, что от него снова будут требовать невозможного. Луиза не соизволила даже ответить на его звонки. Она его наказывала, желала ему зла, несмотря на то что он делал все, что в его силах. Почему она не может принимать его таким, какой он есть? И Элен, маленькая Элен… Как же быстро пролетело время. Он вспомнил, как в младенчестве она ползала по полу. Безвозвратно ушедшее время. Он почувствовал, как увлажнились глаза, и поспешил к стоянке такси.
Поступать праведно, исполнять долг, быть хорошим человеком.
Герда умерла в полном одиночестве, а он даже фотографию ее найти не может. Сколько лет она была рядом. Милая Герда, надежный якорь его детства. Он должен оказать ей последние почести. Ничего важнее этого сейчас быть не может.
Сев на заднее сиденье такси, он попросил отвезти его в район Накка.
Когда машина остановилась у нужных ворот, от его уверенности не осталось и следа. Он расплатился, вышел, проверил почтовый ящик. Бумага из благотворительной организации о сборе старой одежды.
Часы показывали без двадцати три.
Он смотрел на дом, где прошло его детство. Пустые окна. Налогооблагаемая стоимость — четыре целых две десятых миллиона крон. Деньги огромные, а что толку?
Идя по садовой дорожке, Ян-Эрик набрал номер Луизы и, не дождавшись ответа, отключился. Всему есть предел.
Теперь ее очередь звонить.
В кухне на первом этаже никакой выпивки не обнаружилось. Бара в доме не было никогда. Ян-Эрик пошел наверх, в бывшую комнату Анники, где потом устроили кухню для матери. Там обнаружилась только неоткрытая пачка риса и старая банка какао.
Кабинет выглядел таким же, каким он оставил его в прошлый раз. Дверь в гардеробную открыта, в комнате холодно и сыро. Встав у двери, Ян-Эрик смотрел на крючок для люстры. Как отец мог находиться здесь после того, что случилось?
Коробка, в которой Ян-Эрик нашел свидетельство о смерти Анники, по-прежнему стола на письменном столе. Он быстро просмотрел оставшееся содержимое. Никаких фото Герды.
Наверное, надо ехать домой. Сейчас Ян-Эрик жалел, что приехал сюда. Беспокойство вернулось. Возвращая коробку в гардеробную, он споткнулся о черный мешок с мусором. Постоял у двери, барабаня пальцами по бедру. Разнокалиберные стопки бумаг на полу и на полках. Повсюду коробки и ящики. Ему вдруг стало как-то не по себе. Жизнь, собранная на нескольких квадратных метрах. Успехи и тайны. Одно доказательство предательства он уже нашел.
Фотография Герды. Где она может быть? Почему чертов старик хранил все в таком беспорядке?
Схватив одну из картонных коробок, Ян-Эрик вышел в кабинет, сел за стол и открыл крышку. Ненужные бумаги, ненужные бумаги, ненужные бумаги, газетная рецензия, ненужные бумаги, письма из издательства, ненужные бумаги, газетные статьи, приглашение на литературный вечер финских шведов, ненужные бумаги, ненужные бумаги, ненужные бумаги.
Просунув руку в самый низ, он приподнял всю стопку и стал медленно листать ее. Ни одной фотографии. Вернул коробку в гардеробную и взял новую. Ненужные бумаги, ненужные бумаги, рецензия.
Фотографии.
Слегка оживившись, он вытащил снимки, но тут же поник. Аксель получает очередную награду, неизвестно когда и неизвестно где.
И ничего, что хоть как-то было бы связано с Гердой.
Вернувшись к коробке, Ян-Эрик внезапно с удивлением обнаружил под кипой бумажного хлама штук пятьдесят невскрытых писем. В конвертах одинакового цвета и формы, одни толще, другие тоньше, но на всех один и тот же почерк. Вместо имени отправителя одна маленькая буква. На всех одна и та же. Поколебавшись, он все-таки уступил любопытству. Все равно придется когда-нибудь это разбирать, так почему не начать прямо сейчас? В ящике письменного стола обнаружился ножик для открывания писем, и Ян-Эрик осторожно вскрыл конверт. Внутри оказался небольшой листок, на котором он прочитал:
Оковы — рушатся и падают. Мрак рассеивается.
Пусть побеждает любовь!
Твоя X.
Ян-Эрик в растерянности положил письмо обратно в конверт и откинулся на спинку кресла. На почтовом штемпеле стояла дата — 17 марта 1975, но загадочные строчки до него никто не читал. Подняв коробку, он вывалил ее содержимое на стол. Один конверт оказался открытым, он вынул из него письмо.
Спасибо за сообщение. Я обещаю прийти. Наконец-то, любовь моя! Твоя Халина.
Он перечитал это три раза, с растущим недоумением. Безупречным идеальным он отца отнюдь не считал, лишенным недостатков, отнюдь нет, но даже в самых буйных фантазиях Ян-Эрик никогда бы не предположил, что у отца была любовница. Он, конечно, понимал, что отец сделал матери двоих детей, но мысль о Акселе Рагнерфельдте как о сексуальном объекте была невозможна.
Да еще измена? Неужели это правда? Неужели он рисковал приличиями, которые, собственно, и составляли смысл его жизни?
Затем взрывной волной накатило подозрение.
А что, если любовница Акселя в семьдесят втором родила от него ребенка?
* * *
Аксель, Аксель, прости, прости. Я готова написать «прости» тысячу раз на тысяче страниц, чтобы ты поверил, что я заслуживаю твоего прощения. Уповаю на твое великодушие, вернись ко мне.
Я не могу начать мой путь снова и из другой точки. Но я могу изменить цель, к которой иду. И я хочу, чтобы со мной была твоя милость, как гладкий камень в руке, как утешение, способное унять боль моей памяти.
Ты наверняка задумывался, как такое могло случиться.
Я прошу тебя об одном — прочитать мои слова и не судить. Признать ошибку — значит признать, что ты стал умнее, чем был вчера.
Я молю о прощении, которое поможет нам расстаться друзьями, совершить то, о чем ты мудро говорил, когда я была не в состоянии слушать.
Тысячу тысяч раз я прошу тебя забыть о том, что произошло у издательства. Там была не я.
В подростковом возрасте у меня были проблемы. Врачи говорили, что это связано с детством в концлагере.
Пока я принимаю лекарства, я та Халина, которую ты встретил в Вестеросе, та Халина, которой ты подарил прекрасные воспоминания. То, что мы пережили, обогатило меня, а когда сердце радуется, легко поверить, что так отныне будет всегда.
Я забыла о лекарствах, к сожалению. Итог ты, увы, видел сам. Мне было так больно получить отказ, ощутить безысходность, которая и без того сочится изо всех щелей.
Аксель, ты ни в чем не виноват. Я заканчиваю на этом письмо и повторяю: «Все хорошо». Ты замечательный человек и писатель, и я от всего сердца желаю тебе счастья.