Кристофер остановился, проверил, не пропустил ли случайно звонок или сообщение, но дисплей мобильного был пуст. Набрав телефон Еспера, он опять услышал автоответчик. Кристофер раздраженно вздохнул:
— Это снова я. Позвони. Очень важно.
Закончив звонок, он бросил мобильный на диван. Телефон упал рядом со статьей о Торгни Веннберге, распечатанной несколько дней назад. Взяв статью в руки, Кристофер начал ее читать, удивляясь дурацкому названию: «Забытый пролетарский писатель».
В самом низу страницы был номер телефона, найденный в поисковике Eniro. Кристофер посмотрел на цифры, подумал с минуту. Год рождения: тысяча девятьсот двадцать восьмой. На четырнадцать лет младше Герды. Наверное, ее знакомый. Или даже родственник. Точно ясно одно — Кристофер не сможет писать, пока не поймет, почему стал наследником Герды Персон. А тот факт, что он уже начинает коситься на бутылку коньяка и сомневаться в своих силах, говорит о том, что нужно взять мобильный и набрать номер.
Он еще толком не успел придумать, о чем будет говорить, как в трубке раздался скрипучий голос:
— Кто это?
— Алло?
— Да?
— Это Торгни Веннберг?
— Кто вы?
— Я ищу Торгни Веннберга, который был писателем. Я правильно позвонил?
— Какого черта! Что значит «был»?
Кристофер взял в руки распечатанный лист.
— Извините, я только хотел сказать, что мне нужен Торгни Веннберг, который написал «Не погаси огонь» и «Ветер шепчет твое имя»… Ну и не только это.
Последнюю фразу он добавил, чтобы хоть чем-то заполнить паузу.
— Да, это я.
Было непонятно, что говорить дальше. Кристофер пожалел, что не продумал разговор заранее.
— Если вы очередной торговый агент, то меня это не интересует.
— Нет-нет, я ничего не продаю.
Кристофер продолжал колебаться. Голос Торгни Веннберга звучал раздраженно, и Кристофер боялся, что он, того гляди, бросит трубку.
И он рискнул.
— Я только хотел расспросить вас о том, каково быть пролетарским писателем. Я драматург, о вас прочитал в Интернете. Сейчас я пишу пьесу, и встреча с вами мне бы очень помогла. Если у вас, конечно, найдется время. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
В трубке повисло молчание. Нужно продолжать настаивать.
— Может быть, я могу пригласить вас куда-нибудь поужинать или пообедать? Где вам будет удобно.
— Да какое, к черту, удобство, если курить в ресторане теперь нельзя! Если вам так надо, ковыляйте сюда. Сегодня я дома.
Кристофер ответил, что придет, и они назначили время. На вопрос, что принести, Торгни предложил пиццу из пиццерии на углу его дома.
Закончив разговор, Кристофер почувствовал облегчение. Мучительна пассивная неизвестность, а теперь он снова куда-то движется.
Обуваясь, он вдруг вспомнил, что забыл представиться.
К остановке он пошел напрямик, через кладбище. В автобусе сидячих мест не оказалось, но Кристофер даже не огорчился — сидеть ему сейчас все равно было бы невмоготу. В толчее у центральных дверей стояла мамаша с ребенком в прогулочной коляске. Пытаясь выбраться из своей тюрьмы, ребенок громко кричал, его личико побагровело, выбившаяся из-под шапки челка прилипла к потному лбу. Усталая, бледная мать раздражалась все сильнее и сильнее. В конце концов ее терпение лопнуло, и она резким движением усадила ребенка на место. Мужчина с портфелем бросил на нее осуждающий взгляд. Ребенок же мгновенно затих, схватившись рукой за ушибленное предплечье.
Почему люди не мечут икру, как рыбы? Почему не производят головастиков, как лягушки? Почему именно человек оказался в полной зависимости от собственных производителей и всю жизнь несет на себе клеймо допущенных ими ошибок?
Кристофер вышел в районе Кунгсхольмен, нашел пиццерию, заказал две пиццы и присел за стол, дожидаясь выполнения заказа. На часах всего пять, а столики уже заняты. В основном пары, лишь одна компания из четырех человек. Каждый столик отгорожен от других невидимыми барьерами. В бесконечном океане времени и пространства эти люди случайно оказались в одном месте. И больше, вероятно, никогда не встретятся. В воображении Кристофера внезапно возник сценарий. Что, если сейчас в пиццерию ворвется сумасшедший и возьмет всех в заложники? Тогда ситуация мгновенно изменится — барьеры упадут и сидящие за столиками люди станут заодно. Объединенные общей угрозой, они быстро сплотятся в группу и сделают все возможное для общего блага. Но, пока опасности нет, они стараются друг друга не замечать.
— Ваш заказ.
Кристофер расплатился. Бросил на посетителей прощальный взгляд и вышел. Изменение климата, видимо, недостаточно сильная угроза.
Торгни Веннберг сообщил Кристоферу код домофона, и, придерживая коробки коленом, он набрал цифры. Прожужжал замок, Кристофер вошел в подъезд. На табличке со списком жильцов указывалось, что Торгни живет на втором этаже, и он пошел пешком, чтобы не открывать решетку лифта, держа в руках громоздкие коробки. Три двери на площадке, нужная слева. Он нажал кнопку звонка. Дверной глазок потемнел — на Кристофера смотрели. Он улыбнулся. Дверь открылась. Кристофер улыбнулся еще шире:
— Это я. И заказанная пицца.
Торгни Веннберг стоял не двигаясь, не сводя с него глаз и ни единым жестом не показывая, что намерен его впустить. От выражения на его лице Кристоферу стало неловко.
— Это я звонил вам около часа назад. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
Никакого ответа. Торгни Веннберг закрыл рот рукой. Кристофер смутился — может, этот человек не вполне здоров? Глубокие морщины на небритом лице, следы тяжелой жизни. Седые космы и заметно дрожащая рука, которой он закрывал рот. Спертый табачный воздух квартиры перебивал даже запах пиццы. Кристофер начал жалеть, что пришел. Он тоже мог стать таким, как Торгни, — если бы пошел на поводу своих желаний. И как обычно при виде откровенной слабости, Кристофер почувствовал легкое презрение.
Торгни опустил дрожащую руку.
— Это действительно ты, Кристофер?
В следующий миг все чувства обострились так, как никогда прежде. Все остановилось.
— Откуда вам известно мое имя?
Торгни ответил — и дверь, которую Кристофер всегда искал, распахнулась.
— Ты очень похож на свою мать.
Кристофер уронил пиццу.
Больше всего сейчас ему хотелось убежать.
* * *
В страхе перед покоем сотворил я хаос, не ведая о великой радости, сокрытой в моей груди. Аксель прочитал слова, которые только что написал. Он не знал, откуда они пришли. Он просто внезапно написал их, и ему показалось, что он вернулся к жизни. Как давно его не посещало вдохновение. Процесс переноса слов на бумагу походил на перетаскивание тяжестей. Предметы не могли попасть на свое место сами по себе, без тяжелого физического труда. История, которую он пытался рассказать, занимала тридцать страниц — и разбросанные по столу, они словно насмехались над ним. Он потратил на них столько времени, но ни один персонаж не хотел жить уготованной ему жизнью. Дата, когда он обещал сдать рукопись в издательство, приближалась. На днях звонили из банка, спрашивали его. Герда передала ему записку, когда он, в соответствии с заведенным порядком, вышел из кабинета в четыре часа пополудни, чтобы справиться о телефонных сообщениях. Понимая, о чем пойдет речь, он не стал перезванивать. Главный приз фонда поощрения литературы, издательский аванс и муниципальная дотация с лета позволяли им не думать о хлебе насущном. Но теперь деньги заканчивались. Он попросил отсрочку по кредиту за дом, и банк пошел ему навстречу. Разумеется, начислив пени за невыплаченные вовремя проценты. Учитывая особенности его профессии и нерегулярные доходы, они указали дом в качестве залоговой ценности. Однако новый срок тоже истек, и банк хотел обсудить возможные варианты решения проблемы.