После этого он облокотился о стол и наклонился ко мне с видом заговорщика.
– Дурацкое дело, если честно. И, разумеется, я должен бы запретить тебе совать нос в расследование. Но Леонид Тюринский – последний романтик и поэт, поэтому я только улыбаюсь на твои юношеские порывы. Ален просит рассказать, и я рассказываю!
Он хохотнул и вновь разлил водку:
– Если ты помнишь, труп лежал, лбом ткнувшись в разворот подшивки пятилетней давности – прямиком в статью о судебном заседании по делу об убийстве. Так вот, то было то самое дело, где в качестве главного обвиняемого выступал он – нынешний труп Сергей Трофимов.
Капитан, держа в руке бокальчик с водкой, с легкой усмешкой смотрел на меня мутноватыми голубыми глазами.
– Все началось пять лет назад. Однажды ненастным осенним вечером два приятеля, Сергей Трофимов и Алексей Талькин по кличке Америка, отработав рабочий день и слегка закалымив по части канализации, решили расслабиться под бутыль самогона в квартире Америки.
После бутыли мартини плюс бокальчика водки моя голова слегка закружилась, заставив улыбнуться от романтического приступа. Я едва не задохнулся от восторга: как красиво излагал капитан! Словно детективный роман писал. Я так и видел тот ненастный вечер, двух приятелей с бутылкой, спрятанной на груди, спешащих в сгущающихся сумерках.
– Куда пойдем?
– Ко мне. У меня спокойнее…
Холодный дождь, мокрые слипшиеся волосы, греющая бутыль на груди.
– Давай, двигайся быстрее, не то я совсем околею…
– …Ты меня слушаешь или куда?!
Быть может, на какой-то момент я и отключился, а капитан тут же запросто треснул меня по плечу, нарисовавшись крупным планом.
Осенний вечер с дождем исчез, и я увидел прямо перед собой багровое лицо и красноватые, выпученные на меня глаза хмельного капитана, продолжающего свой рассказ.
– В тот вечер никто больше к Америке не заходил, не забегал, так что свидетелей нет ни одного. Ну, а утром к нему чисто случайно заглянула соседка, обратив внимание, что дверь приоткрыта. Зашла и увидела такую картину: за столом, друг против друга, сидели, лицами ткнувшись в стол, два мужика: Америка и Трофимов. Трофимов почти тут же замычал, бухнул кулаком о стол и вновь захрапел, а вот Америка был совершенно неподвижен! Соседка начала его теребить за плечо, и он повалился на пол без единого звука. Перепуганная женщина глянула на него и за сердце схватилась: Америка был мертв – застывшее лицо с широко распахнутыми мертвыми глазами.
Капитан глубоко вздохнул и в очередной раз неторопливо разлил водку на двоих. Признаться, к этому моменту я почти забыл о присутствии дамы, которая все еще сидела с нами, что-то зло выкрикивая в свой сотовый.
– Ну, все было как обычно: вызвали милицию, то да се, – капитан поднял свою рюмку, жестом чокаясь со мной и тут же ее опрокидывая. – Как я уже говорил, следствие вел Пономарев. Я достал материалы дела и выяснил некоторые подробности. Первое: Америка погиб от удара, известного под названием «гильотина». В принципе, последние семь лет этот удар был отнесен к серии запрещенных и не относящихся ни к одному из классических единоборств – карате, дзюдо, самбо и прочее. Как объяснил Пономареву тогдашний тренер детской секции карате Шишкин, удар «гильотина» – из арсенала спецназа, его изобрел американский профессиональный тренер спецназа Дональд Брукманс, чьи удары и приемы ныне нелегально распространяются по всему свету… Ты меня слышишь?
Капитан снова наклонился ко мне, и я увидел, что у него все лицо пошло пятнами, а на висках выступил пот.
– Вижу, капитан. И слышу. Продолжай.
Он в очередной раз разлил водку, и я краем глаза увидел, что Ляля вроде бы поднялась со своего места и, резко отодвинув стул в сторону, куда-то направилась.
Впрочем, это совсем другая история, а меня гораздо более интересовала та, что рассказывал Тюринский.
– Вздрогнем!
– Вздрогнем.
Мы вздрогнули, и рассказ продолжился.
– Сам понимаешь, в нашей деревне каждый суслик – агроном, и все друг про друга всё знают. Так что быстро всплыл тот фактик, что Трофимов, когда проходил службу в армии, попал в спецназ, где всякие такие приемчики практикуют, – капитан подмигнул и в очередной раз принялся за разлив водки.
– Потому его и признали виновным? – я изо всех сил старался, чтобы голос мой звучал твердо.
Капитан кивнул в ответ.
– Тут и искать долго не надо было – двое за столом, больше никто никого не видел. Зато уж Трофимов бил себя в грудь, что невиновен! Это я отлично помню. Мы все ходили на заседания, когда шел суд, и каждый раз парень вскакивал с места и, рыдая, кричал, что никого не убивал.
– Но его посадили.
Тюринский вновь кивнул, подтверждая мою правоту.
– Осудили и посадили. Прошло пять лет, и вот он вернулся.
Я хитро (как мне казалось) усмехнулся.
– Вернулся и был убит точно таким же ударом, каким якобы он сам убил пять лет назад своего друга.
Капитан закрыл глаза и молча кивнул. Я подумал, что он засыпает, и в свою очередь потряс его за плечо:
– Не спи за рулем!
Он вздрогнул и широко раскрыл свои глаза василькового цвета.
– За рулем? Слушай, а у меня ведь тачки нет. И бог с ней! Но домой пора ехать. Погоди, друг, я звякну своим – кто там у нас сейчас в дежурке?..
Капитан звякнул в дежурную часть, и через пару минут за нами подъехал полицейский «уазик», благополучно доставив по домам.
Таким образом, в час ночи я вновь был в доме бабы Арины, в ее кровати, мгновенно погрузившись в сон.
Так завершился мой второй день в Глухове.
Я был разбужен по-глуховски традиционно: в полной темноте ночи заухала сова на чердаке, и тут же мне на грудь прыгнул кот, уставившись зелеными фонариками своих глазенок на меня, несчастного.
Я ощущал ужасную жажду и тоску, а потому не сразу сообразил, что все еще нахожусь в нечистом доме бабки Арины и на груди у меня сидит кот, которого я сам прозвал Мавриком, кажется, в честь того самого мавра, что задушил свою супругу Дездемону.
– Мяу, – четко и внятно произнес Маврик, глядя на меня словно с осуждением.
– Чего тебе надо? – простонал я и попытался сбросить наглеца.
Не тут-то было: Маврик увернулся от моей руки и еще пронзительнее замяукал откуда-то справа из темноты. Поскольку все равно ужасно хотелось пить, я поднялся и, сунув ноги в шлепанцы, отправился на кухню и налил себе полный бокал прохладной водицы. Кот немедленно шмыгнул за мной и несколько раз нагло мяукнул, выразительно усевшись возле своих пустых плошек.
Все просто и ясно: с утра, с тех пор как я отправился на поиски редакции, рацион кота не обновлялся. Никакой мистики. Я ухмыльнулся, успокаивающе кивнул бедолаге и довольно быстро, учитывая мое постфламинговское состояние, ублажил кота содержимым холодильника, клятвенно пообещав поутру приготовить нам с ним на пару горбушу под майонезом.