Вообще-то в теле — и радиопрограммах Марина часто выступала. Более того, на протяжении ряда лет вела на радио любимую многими передачу «В компании Марины Москвиной». Помимо собственного голоса, который и сам был отдельным аттракционом, она притаскивала с собой на передачи разнообразные звуковые приспособления: маленький барабан какого-то индейского племени, трещотку, дудочку, вырезанную Леней в Уваровке из камышинки, челюсть доисторического осла, найденную ею в юности на каких-то археологических раскопках, наконец, бараний рог-шофар [8] , подаренный мною в Иерусалиме… Весь этот реквизит в процессе радио-эфира использовался Мариной в полной мере: барабан стучал, челюсть клацала, раковина гудела, дудочка пела, шофар созывал к молитве… Слушателям казалось, что перед микрофонами в студии работает по меньшей мере команда упаренных звуковиков. Никому и в голову не могло прийти, что весь этот, тщательно продуманный, хаос жизни осуществляет небольшая женщина с легкой улыбкой.
— Мы еще с вами встретимся обязательно… — добавила она, отпивая глоток, — когда-нибудь…
— Марина Львовна… наши слушатели, а их очень много, мечтают вас услышать, мы получили множество писем и звонков в открытом эфире… — насморочный голос напирал и напирал, словно поставил себе целью вытащить Марину из уютной квартиры в этот самый, не всегда, уютный эфир… — Ваш роман будит столько мыслей, он столько говорит православному сердцу!.. Ведь когда воскрес Господь наш, Иисус Христос…
Она не перебивала… Выслушала все до конца… Он не читал романа, что-то слышал от кого-то, а может, начальство велело обработать автора… Потом сказала прочувствованно:
— Дорогой мой, все это прекрасно… Вы не думайте, я очень рада, что он воскрес, вообще, я очень за вас рада и желаю вам огромных успехов… Сама я, правда, придерживаюсь буддийской веры…
— Это не помешает! — встрепенулся он и принялся за уговоры вновь…
Прошло минут десять, за это время Серега дважды заглядывал в кухню — сделать себе бутерброд и, глядя на мать, выразительно крутил пальцем у виска.
— Ну, что делать? — спросила его Марина, закрыв рукой трубку. — Пойти, потерять три часа, чтоб он отстал, этот… милый человек?
— Ну, хорошо… — сказала она наконец. — Вы, конечно, присылаете машину?
Он озадаченно умолк, словно его спросили — ставят ли они каждого выступающего в их передаче на пенсионное довольствие до конца жизни…
— Я вас встречу лично! — воскликнул он.
…Выяснилось, что студия их размещается где-то в районе Троицкой улицы — места Марининого детства. Это все и решило. В последнее время она чутко прислушивалась к улыбающимся знакам судьбы. Все стало ясно: ей предлагали пройтись по улицам детской ее любви, а то застоялась как-то, засмотрелась в другую сторону, а они все вон где.
На Суворовской площади — бывший институт благородных девиц… Она гуляла там, знала — в каких домах должны жить принцессы, и где должны танцевать на балах. Полукруг дорожки перед зданием предназначен был специально для карет — они подъезжали этак, ссаживали дам в их сложных нарядах, и уезжали.
Потом, во времена оны бытия Военной академии, проходили тут офицерские балы…
И парк за зданием, этот старый и, в детстве, — безграничный парк… В нем было все, даже свой планетарий. И от планетария круто вниз уходила к озеру дорожка, почти горка, по которой зимою было страшно весело съезжать на санках…
Вышла-то она из дому пораньше, совсем не думая о предстоящей передаче, хотя захватила и челюсть доисторического осла, и мой шофар, и дудочку, и барабанчик… Потом уже она поняла, что этот день был каким-то назидательным, одним из тех странных дней, которые спускают нам сверху для повышения квалификации. Например, надевая плащ, она обнаружила в кармане странный чек на сумму тридцать восемь рублей сорок копеек, на котором было выбито: «приход Климента Папы Римского». Убейте ее, Марина не помнила — откуда он у нее взялся… Затем, в окошечке обменника валюты, она залюбовалась приклеенной изнутри иконкой Божьей матери, под которой было написано: «Умягчение злых сердец»…
И наконец, в пяти, подряд, витринах висели белые полотнища, на которых огромными алыми буквами было написано: «Конец»…
Однако она все шла и шла, и думала о своем, совсем даже забыв — зачем идет по направлению к Цветному бульвару, к тому фонтану, где играют дети под бронзовыми клоунами…
Там ее и ждал высокий и сутулый молодой человек с каким-то литературно изможденным лицом и длинной челкой, свисающей через весь лоб. Он кинулся к ней наперерез от одного из клоунов, — он и сам был похож на клоуна, чем поначалу подкупил Марину, — умоляюще воскликнув:
— Марина Львовна?!
Она широко улыбнулась, вспомнив — зачем сюда, собственно, шла, и спросила:
— А где же ваша машина?
— Да тут недалеко, — проговорил он, теребя зонтик… — Я… мы на троллейбусе быстрее доедем…
И они поехали на троллейбусе… По пути молодой человек весьма вдохновенно и даже пылко рассказывал о планах на будущее их радиоканала, о ширящемся самосознании верующих, о потребности противостояния всяким агрессивным влияниям, о проклятых католиках, которые… Марина улыбалась и смотрела в окно, полностью отдавшись этому, — как она предполагала, небезынтересному сюжету.
А вот не масоны ли они, с надеждой думала Марина, но спросить не решалась…
В конце концов, они вышли, и еще минут пятнадцать петляли какими-то проходными дворами, словно путали преследователей. Марине становилось все интересней. Сейчас уже было совершенно непонятно — зачем он предложил встретиться на метро «Цветной бульвар», — вероятно потому, что жил неподалеку…
Молодой человек все говорил и говорил, неумеренно восторгаясь, напоминая ей эпизоды романа, о которых она не помнила и вообще, подозревала, что они из другого чьего-то романа, что молодой человек перепутал ее с кем-то, но и сама, будучи мистификатором и мистификаторов ценя и благословляя, — с немалым увлечением тащилась за ним мусорными подворотнями…
Наконец они свернули в один из подъездов, поднялись на последний этаж и долго настойчиво колотили в обитую драненьким дерматином дверь…
А вот не станут ли они меня убивать, с надеждой подумала Марина, но спросить опять-таки не решилась…
Им открыл другой молодой человек, Вова, очень занятой и мрачный, он не глядел в лица, не подал руки, сразу ушел вглубь квартиры, надел наушники. Выяснилось, — что они порядком опоздали.
Это была какая-то самодельная студия, переоборудованная из обычной квартиры… Мрачный молодой человек, вероятно, и жил здесь…
Константин пропустил Марину в дверях, усадил на табурет перед кухонным столом, на котором установлены были микрофоны… сам уселся на другой табурет и надел наушники… С напряженным лицом глядел, как Марина достает из цветастого своего рюкзачка ослиную челюсть, там-тамчик, ритуальный рог-шофар и дудочку…