«Батя сегодня в ударе, — подумал Боровой. — Обычно он не так многословен. Когда уже он закончит трепаться?»
— А правда, что у язычников бывают жертвоприношения? — спросил неугомонный журналист.
Батя сдвинул брови и пристукнул кулаком по столу.
— Что такое жертва? — спросил он журналиста.
— Я… не знаю, — испуганно промямлил тот.
— Жертва — это совместная трапеза с богами и предками! С людоедством предки славян покончили еще в ледниковом периоде, поэтому говорить о человеческих жертвах, подразумевающих смерть, не приходится. Обычная жертва — возлияние меда, пускание хлеба по реке или несколько капель своей крови в огонь. Ну и, конечно, пир. В этом смысле в язычестве процветает жертвоприношение, — с улыбкой закончил Батя.
— Так-так, — приободрившись, произнес журналист. — Так, значит, у вас непримиримые противоречия с христианством?
Батя добродушно усмехнулся.
— Видишь ли, брате… Языческие веры рождались вместе со своим народом-носителем и поэтому в достаточной мере отражают весь окружающий мир, а вот христианство или, скажем, ислам имеют вполне определенных создателей, личностей. По сути, христианство — это культ человека. А идеология христианства, при всем мнимом отречении от мирских благ, помещает человека в центр мира и тем самым дает ему неограниченные права.
— Спасибо за подробное интервью. Журналист — жилистый, долговязый парень — поднялся со стула и протянул Бате руку. Батя усмехнулся в бороду, но протянутую руку пожал.
— Если понадоблюсь, всегда можете найти меня здесь, — сказал он. — Мир вам!
— И вам тоже!
Журналист вышел в сени, с любопытством глянул на Борового, но, наткнувшись на его суровый взгляд, поспешно отвел глаза и шагнул за порог.
Боровой поднялся было со скамьи, но Батя жестом остановил его.
— Обожди минуту, Боров. Мне нужно кое-что сделать, — пробасил он.
Батя вернулся в «горницу» и закрыл за собой дверь. Боров приник ухом к дверным доскам и услышал приглушенный, монотонный бубнеж:
— Славим родителей, на многие лета
нарекши предков своим родом —
отца — Родяоном, мать — Родиной,
мы благодарствуем им,
поколе остаемся на матушке-земле,
спасибо им за то, что были
своим родом — воплощенны,
светлыми духами наделенны,
любимыми детьми — нареченны
да для сил своих применения
на матушку сыру землю определены…
Борову надоело слушать этот бред, он отвалился от двери и достал из кармана сигареты.
— Курить дома будешь, а тута негоже! — услышал он из-за двери густой басок Бати.
Боров усмехнулся и убрал сигареты обратно в карман.
Вскоре Батя закончил причитать и впустил Борового в комнату.
— Что, Батя, учил парня жизни? — насмешливо поинтересовался Боровой.
Батя досадливо махнул рукой:
— Учил, как же. Да разве таких научишь? Они ведь журналисты. У них в одно ухо влетает, а из другого… — Он вдруг осекся и вопросительно посмотрел на Борового. — А ты зачем пришел, брате?
— Есть у меня к тебе важное дело, — ответил Боровой.
— Да ну? Так-таки и дело? — Батя прищурился и пригладил пальцами русые усы. — Ну, пусть так. Рассказывай, коли пришел. А для начала сядь. Да-да, сюда… на табурет.
Боровой уселся на указанный табурет. Посмотрел на громадную фигуру Бати и заговорил спокойным, вдумчивым голосом:
— У нас с тобой много общего, Батя. Когда я говорю «у нас», я имею в виду не тебя и меня, а язычников и националистов. Мы все боремся за национальную идею, за Святую Русь. Мы, так же как и вы, отрицательно относимся к жидо-христианам, мы…
— Довольно, — прервал его Батя. — Не рассказывай мне прописные истины. Лучше говори, что тебя сюда привело? Ведь не ради праздной болтовни ты ко мне пришел?
Боровой чуть наклонился вперед и быстро заговорил:
— Мы планируем провести ряд акций. Очень серьезных акций. У самих у нас пока мало средств и сил для их осуществления. Поэтому я предлагаю вам и нам объединить наши усилия.
— Ну, кому «нам» — это я, положим, знаю. А кому «вам»? Поговаривают, что вы больше не скинхеды. Да и вид у тебя теперь странный. Как будто ты не борец за идею, а простой обыватель.
— На вид не смотри. Это вынужденная мера.
— Мимикрия? — усмехнулся Батя.
— Что-то вроде этого.
— Так кто же вы теперь?
— Мы — бригада «Черные волки», организация с уставом, программой и четкой структурой. Имей в виду, Батя, все, что я тебе сейчас говорю, должно остаться между нами, иначе…
— Что? Сожжешь наше капище и посадишь меня на кол?
— Иначе ты наживешь себе в моем лице врага, — спокойно сказал Боровой. — А тебе это не нужно. У тебя ведь и без меня проблем хватает.
— Да уж, — нервно дернул щекой Батя. — Так что там у вас за бригада? И какие такие «акции» вы планируете? Опять будете бить азербайджанцев и жечь цыганские дома?
— Нет. Это в прошлом. Сейчас у нас заботы поважнее. — Боровой хищно прищурился и сказал: — Физическое устранение проблемы.
Батя подергал русую бородку.
— Вот оно что, — сказал он, с любопытством поглядывая на Борового. — Ты сказал, что это будет не единичная акция, а «акции».
— Да, — кивнул Боровой. — В перспективе мы хотим дойти до массовых уничтожений инородцев. Считай это жертвоприношением нашим русским богам.
— Ты, кажется, слышал, что я говорил журналисту о жертвоприношениях? Мы не убиваем людей. Ни черных, ни белых, никаких.
— А вам и не надо будет. Мы все сделаем сами. Но нам нужна поддержка — люди, финансы, информация.
— Мы не убиваем людей, Боров. И не участвуем в убийствах.
Глаза Борового гневно блеснули из-под мрачно сведенных бровей.
— Речь идет о врагах русской земли, — сказал он ледяным голосом. — Разве враги Руси — не ваши враги?
— Мы не боремся с врагами с помощью меча, Боров. Наше оружие — слово, наша сила — сила убеждения.
Боровой насмешливо ухмыльнулся.
— И сколько вы будете бороться с помощью этой вашей «силы»? Сто лет? А может быть, двести?
— Сколько придется, столько и будем. Это не нам решать.
— Что ж, дело ваше. Но пока вы «боретесь» за Русь, никакой Руси уже не останется. Останется только ваше идиотское капище… бывшая помойка… а вокруг него — китайцы, негры и хачики. Вот тогда вы захотите взять меч в руки, да только никакой меч вам уже не поможет. Поздно будет.