И не только девочки. Или я ошибаюсь, святой отец?
— Замолчи!
Калеб присвистнул.
— Ради всех демонов ада скажи, Карцо, ты был влюблен в Клифорда? Вот так новость! И как далеко зашли ваши отношения?
— Заткнись!
— Извини, что коснулся тяжелого воспоминания. Так ты стал священником из-за этого, верно?
— Барни погиб в автомобильной катастрофе, когда ему было двадцать лет. Да, я был влюблен в него. После этого я поступил в семинарию.
— Его убил я. Это было необходимо. Кстати, он сейчас здесь, с нами. Хочешь поговорить с ним?
— Иди ты на хрен! — отвечает отец Карцо и сжимает кулаки, услышав из неподвижных губ Зверя голос своего друга:
— Привет, дружище! Все путем?
— Хватит, Калеб! Не заставляй меня зря терять время. Ты отлично знаешь, что это не Барни.
Калеб вздыхает.
— О’кей, вернемся к нашему разговору. Итак, ты поступил в семинарию и стал священником. Потом ты научился распознавать запахи и стал экзорцистом в Конгрегации Чудес — лучшим из всех. Ни один демон не может тебе сопротивляться, кроме меня. Да и я… не совсем могу. Помнишь нашу последнюю встречу в Абиджане? Ты задал мне тяжелую работу, ты даже едва не победил меня. Именно тогда я понял, что ты готов. И поэтому я создал случаи одержимости, гораздо точнее нацеленные на то, чтобы привлечь тебя на Амазонку.
— А как же Манаус?
— Что «Манаус»?
— Я запер тебя в трупе отца Джакомино. Как ты сумел оттуда выбраться?
— Дождался, пока Джакомино умер, и отпустил его душу, чтобы она предстала перед тем, другим.
— Кем другим?
— Перед тем спесивым стариком, который столько веков насмехается над вами.
— То есть Богом?
— Да. Я не имею права произносить его имя.
— И что было дальше?
— У твоего Джакомино душа, видимо, была чернее, чем угольная жила.
— Он был осужден?
— Осужден бесповоротно. Это лишило силы твой обряд, снявший с него проклятие. Поэтому я смог освободиться из его трупа.
— Ты хочешь сказать, что Бог не отпускает людям грехи, которые священники прощают им на земле?
— Как ты наивен, Карцо! Меня это удивляет. Старик ненавидит вас, а вы этого даже не замечаете. Посылая на землю Своего Сына, Он имел план для людей. Но Он проиграл. С тех пор Он интересуется вами не больше, чем океан каплями воды, из которых состоит. Хочешь, я скажу тебе, что происходит после смерти?
— Скажи.
— После смерти это начинается снова.
— Что начинается?
— Мертвые здесь, вокруг вас. Они все рядом с вами. Они живут, не видя вас. Они не помнят вас. Они живут другой жизнью, и это все. Это и есть проклятие — не умирать, а вечно начинать жить снова. Ты хочешь поговорить со своей мамой? В своей новой жизни она — умственно отсталая девочка, маленькая приемная дочь Марты Дженнингс.
— Пошел ты на хрен, Калеб!
Поезд мчится сквозь ночь. Его швыряет из стороны в сторону. Раздается скрежет.
— Итак, Карцо, как специалист по изгнанию духов из людей будет изгонять духа из себя самого?
— Я приветствую Вас, благодатная Мария, Господь с Вами…
— И проклят плод чрева Вашего Янус. Перестань, Карцо, это смешно!
Калеб заливается смехом.
— Ты всерьез думаешь, что сумеешь прогнать меня словами?
— Верую в единого Бога Отца всемогущего…
— Я верю в вечную Бездну, основу всех вещей и всех не-вещей, единственную создательницу миров видимых и невидимых.
— Отче наш, иже еси на небеси…
— Бог в Аду, Карцо. Он управляет демонами, Он управляет проклятыми душами, Он управляет призраками, которые блуждают во тьме.
Силы покидают отца Карцо, его совесть словно растворяется. Он знает: если он сейчас прекратит борьбу, он проиграет. Именно этого и хочет Калеб — чтобы Карцо сдался. Тогда Калеб сможет навсегда захватить контроль над его душой. Бессмертный дух поселится в мертвом теле. В трупе, который Калеб оставит на пустыре или на дне колодца, когда ему станет не нужен облик Карцо. Священник перечитывает в уме страницы с текстом обряда Сумерек, которые он листал в склепе манаусского собора. Только этот обряд может подействовать на такого могущественного духа, как Калеб.
— Тебе не будет от этого никакой пользы, Карцо.
Священник вздрагивает: Вор Душ читает его мысли. Нет, Калеб думает одновременно с ним.
— Хочешь, я скажу тебе почему?
— Нет.
— Потому что твоя вера мертва, Карцо.
— Ты лжешь.
— Она умерла, когда ты любовался фресками в ацтекском храме. Она умерла в тот момент, когда ты встал на колени передо мной и поклонился имени Сатаны. Она умерла, когда ты покинул Марию во тьме.
— Мария…
— Смирись, тут ты ничего не можешь сделать.
Нет, он еще может что-то. По крайней мере, он может попытаться. Он закрывает глаза и сосредоточивается изо всех сил. Калеб вздрагивает от неожиданности и удивления:
— Что это ты делаешь, Карцо?
Священник шарит во мраке, который наполняет ум Калеба. И замечает вдали маленький огонек. Это пламя свечи, которое дрожит в темноте. Чем сильнее он сосредоточивается, тем крупнее становится этот язычок огня. Он освещает стены ниши, которая отгорожена от внешнего мира стеной. Внутри ниши — Мария. Она снова закрыла глаза, лицо кажется спящим. Ее слезы блестят в свете свечи.
Трещит воск. Свеча теперь горит так слабо, что ее пламя стало всего лишь оранжевой точкой в темноте. Мария слышит голос матери Изольды. Уже много часов старая монахиня просит Бога избавить ее от страданий. Но матери Изольде не удается умереть.
Старая монахиня засыпает, но вдруг слышит шаги на лестнице. Она прислушивается. Это голос сестры Брагансы, она зовет свою настоятельницу. Башмаки мертвой шуршат по камням: Браганса спускается по ступеням. Она принюхивается к воздуху. Она останавливается у подножия лестницы. Она больше не плачет. Тишина. Мария задыхается. Оранжевый свет погас. Темнота смыкается вокруг монахини, которая бесшумно всхлипывает.
Что-то шуршит: это Браганса ощупывает рукой стены. Делая это, она шепчет, как девочка, которая играет в прятки:
— Перестаньте убегать, матушка. Идите к нам. Мы все здесь.
На шепот Брагансы отвечают другие шепчущие голоса. Мария прислушивается. Двенадцать пар мертвых рук ощупывают стены одновременно с Брагансой. Вот они — тринадцать мертвых женщин из тринадцати могил.