Хотя Кэтрин последнее время держалась довольно отчужденно, она его удивила. Явившись к дому у бассейна, куда ушел Гарри, чтобы дать Билли остыть, она сказала:
– С ним все будет в порядке. Он говорит дело, но все же я думаю об этом человеке. Год назад не стала бы, просто махнула бы на это рукой.
– Он – брат по оружию. Мы могли бы по крайней мере подвезти его в город и дать несколько долларов. Да, риск есть, но у него даже нет обуви. На его месте мог быть я.
– Почему бы тебе не привезти его сюда? – спросила – Кэтрин.
– Сюда?
– Накормить, одеть, предоставить кров, место для сна, дать немного денег, а потом отпустить восвояси.
– А вдруг он нас убьет?
– Хейлы не любят, когда их убивают во сне, – сказала она сухо, – поэтому Коупленд вернется к своей военной ипостаси и будет всю ночь стоять на страже, если этот тип покажется хоть чуточку опасным. Если нет, хватит и запертых дверей.
– Если твои родители узнают, они больше никогда не станут со мной разговаривать.
– Нет, станут, потому что это я придумала. Но они не узнают. Он переночует в доме у бассейна, а ты устроишься у меня.
– Терпеть не могу прятаться по углам.
Она посмотрела на него с немалым теплом.
– А мне это вроде как нравится, – сказала она, и после этого ничто не могло бы отвадить его в ту ночь от ее комнаты, где они станут заниматься любовью, словно в немом кино, только без фортепьянного сопровождения.
– Они услышат машину, – сказал Гарри. – Как мне его привезти? У нас есть полтора часа до ужина. За это время сходить за ним пешком я не успею. А если ужин закончится через два с половиной часа, считая с этой минуты, его там уже не будет. Может, его там и так уже нет, укрылся где-нибудь в дюнах.
– Пойдем со мной, – сказала она. – Я тебе кое-что покажу.
Двигаясь как заговорщики, они быстро пересекли сад, невидимые из дома, светившегося под дождем. В гараже было темно и затхло, но автомобили, стоявшие аккуратным рядом, словно коровы в стойлах, пахли свежим воском и кожей. Кэтрин держала его за руку и медленно пробиралась на ощупь к задней стене, где потянула белую фарфоровую ручку филенчатой двери. Это была одна из тех дверей, что всегда застревают, и чтобы открыть, их приходится дергать. Она щелкнула выключателем, и зажглась лампочка без абажура. Перед ними, среди заплесневелых бадминтонных сеток, удочек для ловли в прибое и спортивного инвентаря двадцатых и более отдаленных годов – лакированных индийских палиц, колец, механического коня, – стояли три французских велосипеда.
– Я его привезу.
Ветер еще нес остатки дождя, было холодно и темно, но под капающими деревьями Ферзер-лейн Гарри воспрял духом, направляясь к Монтокскому шоссе. Второй велосипед он вел рядом, левой рукой держа его за развилку руля. Иногда передние колеса двух велосипедов переставали следовать параллельно, но он выправлял их и ехал дальше. Велосипеды были массивными и тяжелыми – в мирное время на таких ездят почтальоны, а на войне их используют для доставки пакетов и боеприпасов.
Он катился по большому холму, спускавшемуся на восток от Амагансетта, в ушах у него свистел ветер, а справа едва слышались буруны. Ему нельзя было ни пропустить незнакомца, ни врезаться в него. Думая об этом человеке в кителе 101-й, без обуви, он видел самого себя в самую яркую пору своей жизни до Кэтрин. Возможно, у него будут основания опасаться бывшего солдата, если этот человек в самом деле является таковым, но Гарри, тем не менее, был солдатом из 82-й, идущим на помощь солдату из 101-й. В этом было что-то очень важное, чего он не мог отрицать и от чего не мог отказаться, сейчас не мог, потому что в нем до сих пор сидело, что поступать следует именно так, даже если это означает смерть.
Он почувствовал движение впереди, легкое завихрение в черноте, не исчезавшее и усиливавшееся, слабый проблеск, который десантник учится извлекать краем глаза практически из ничего, сознательно ослабляя сосредоточение и отвлекаясь от ожидания, что позволяло чему бы то ни было давать о себе знать сильнее, чем заранее составленный образ, накладываемый на зрение предубеждением. Через несколько секунд он проехал мимо Вандерлина.
Они почти не видели друг друга. Гарри развернул велосипеды кругом и подъехал сбоку. Он остановился, подал свободный велосипед на несколько футов вперед, а затем взглянул на Вандерлина с выражением, которое безошибочно угадывалось даже в темноте.
Вандерлин удивленно осмотрел велосипед и с идеальным произношением спросил:
– Pour moi?
– Oui, pour vous, – ответил Гарри, пораженный тем, что говорит по-французски в темноте на Монтокском шоссе.
– Merci bien, – сказал Вандерлин, садясь на велосипед. А потом, с некоторым удивлением, добавил: – Puis-je vous demander de m’aider? Pourriez-vous m’indiquer le chemin de Meudon? [98]
– Что? – спросил Гарри. – Вы француз? Вы что, переплыли Атлантику?
– Нет, но когда мне в последний раз предложили сесть на велосипед, к тому же на французский, я сказал в точности эти слова.
– Когда я в последний раз садился велосипед, – сказал ему Гарри, – я был в Голландии.
– Это был пароль, – сказал Вандерлин, – фраза-пароль. Я понял, что это тот человек, когда он сказал… что же он сказал? Он сказал: «Nathalie a vu ecraser sa maison par une enorme roche» [99] . Да.
– Натали видела, как ее дом раздавило огромной скалой?
– Разве у вас не было паролей?
– Были. Вроде «Банки масла» и «Сисек Бетти Грейбл» [100] .
– Очень возвышенно.
Оба уже крутили педали.
– Я был в Восемьдесят второй. Не думал, что Сто первая была такой эрудированной.
– Не была. Они сбрасывали меня со своих «Дакот», но я проходил совсем по другому ведомству, хотя и носил их форму под одеждой.
– А, – сказал Гарри, – один из этих.
Вандерлин улыбнулся. Гарри по-прежнему не мог как следует разглядеть его лицо.
– А вы?
– Разведчик, – ответил Гарри.
– Какая удача. Теперь позвольте спросить, откуда, черт возьми, вы приехали с двумя велосипедами?
– Мы проезжали мимо вас на машине, чуть вас не сбили.