Об этой договоренности знал только Крише. Он мне доверял, и его все устраивало. Он был убежден, что я кое-что придумал, чтобы обеспечить безопасность экспедиции. Кроме того, у него сложилось обо мне хорошее впечатление, ведь я был в числе тех троих, кто не оставил его в последний раз, когда остальные ушли.
Я нанес визит губернатору провинции и объяснил свое дело. Он выслушал меня дружелюбно и с пониманием. Благодаря его рекомендательному письму управление национальной гвардии распорядилось отобрать по представленному мною списку оружие у членов экспедиции на последнем посту охраны, на границе с землями мотилонов. Я попросил придумать какой-нибудь благовидный предлог и не пропускать экспедицию с оружием на территорию индейцев. Если бы члены экспедиции узнали заранее, еще в Маракайбо, о таком повороте событий, они не тронулись бы с места. Надо было застать их врасплох и поставить перед фактом.
Все шло как по маслу. Последний пост – Ла-Бурра. Нас разоружили. Оставили оружие только двоим. Я их строго предупредил, что стрелять они могут лишь в случае непосредственной опасности, но никак не ради охоты или забавы. У меня тоже остался револьвер. Вот и все оружие.
С тех самых пор с нашими экспедициями не происходило никаких неприятных историй. Американцы отметили сам факт, но, поскольку их больше интересовал результат, о причинах успеха они расспрашивать не стали.
С людьми я ладил, и они меня слушались. Моя новая роль мне очень нравилась. Наши лодки больше не разрушали ловушки для рыбы, мы осторожно обходили их стороной. И вообще ничего не портили. И еще: зная, что основная забота мотилонов – это поиск пропитания, каждый раз, сворачивая лагерь, я оставлял банки из-под консервов, наполненные солью, сахаром; иногда мачете, нож, топорик, если лишние. На обратном пути в местах старых стоянок мы уже не находили ничего из оставленного. Исчезало все, даже пустые консервные банки. Моя тактика срабатывала, но, поскольку в Маракайбо никто не знал, почему все происходит именно так, поползли слухи, что я либо brujo, [24] либо тайно сговорился с мотилонами. Над последним я потешался от души.
В одной из таких экспедиций я получил замечательный урок необычной рыбалки: как поймать рыбу без наживки, лески и крючка, просто собирая ее с поверхности воды голыми руками. Моим учителем был тапир – животное чуть больше взрослой свиньи. Иногда встречаются экземпляры до двух и более метров. Дело было в полдень у реки, там я и познакомился с ним впервые. Увидев, как он выходит из воды, я старался не шелохнуться, чтобы его не спугнуть. Кожа у него как у носорога. Передние ноги короче задних, а вместо рта – хобот, короткий, но хорошо обозначенный. Тапир приблизился к лиане или какой-то ее разновидности и принялся ее обгладывать. Ел он много, как и положено травоядному животному. Затем он снова спустился к реке, вошел в воду и направился к стоячему затону. Там он остановился и, словно корова, начал отрыгивать. Значит, тапир еще и жвачное животное. Во время отрыжки из хобота тапира вытекала зеленая жидкость. Животное умело распределяло ее по воде хоботом, мотая при этом своей большой головой. «Что бы это значило?» – подумал я про себя и через несколько минут заметил, как на поверхность воды брюхом кверху стали всплывать рыбины. Они едва шевелились и двигали плавниками, словно одурманенные или сонные. И вот мой тапир не спеша подобрал их одну за другой и преспокойно съел. Моему удивлению не было предела.
Позже я тоже попробовал этот метод. Заметил, какой сорт лианы ел тапир, и нарвал хороший пучок, растер его на камнях и собрал сок в бутылочную тыкву. Затем вошел в реку, выбрал место, где не было течения, и вылил сок в воду. Победа! Через несколько минут на поверхность стали всплывать усыпленные рыбины. Точно как у тапира. Однако здесь требовалось соблюдать одну предосторожность: если рыба съедобная, ее надо немедленно выпотрошить, иначе через два часа она протухнет. После моего эксперимента на столе у геологов появилось прекрасное рыбное блюдо, причем в изобилии. Членам экспедиции я дал ценный совет: никогда, ни при каких условиях не убивать этого замечательного рыболова. К тому же животное было совершенно безобидным.
Иногда в наших походах в качестве проводников принимало участие семейство Фуэнмайор – отец и два сына. Они были охотниками на кайманов. Такое сотрудничество устраивало всех, поскольку Фуэнмайоры хорошо знали эту местность, но без нас они могли бы стать легкой добычей мотилонов. За кормежку они согласились днем быть нашими проводниками, а ночью охотиться на кайманов. Выгодно всем.
Фуэнмайоры – жители Маракайбо – маракучо. Они были очень общительны, говорили нараспев, понятие дружбы было возведено у них в культ. В их жилах текла и индейская кровь, они унаследовали все качества индейцев, а кроме того, были очень сообразительны и хитры.
С маракучо меня связывала замечательная и нерушимая дружба, как с женщинами, так и с мужчинами: их женщины были очень красивы, умели любить и знали, как стать любимыми.
Охота на кайманов, рептилий от двух до трех метров, очень опасна. Однажды ночью я отправился с ними, с отцом и старшим сыном. Пирога была узкая и легкая, отец сидел на корме и управлял лодкой, я устроился посередине, а сын – на носу. Ночь стояла темная. Слышно было только, как шумят джунгли да раздается легкий плеск воды, рассекаемый носом пироги. Мы не курили, не издавали ни единого звука. Весло, с помощью которого они управляли пирогой, ни в коем случае не должно было скрести по борту.
Большой электрический фонарь короткими вспышками посылал мощный пучок света, который веером разлетался по поверхности воды, выхватывая из темноты то здесь, то там пары красных точек. Они походили на светящиеся рекламные щиты, освещаемые фарами автомобиля. Две красные точки – это кайман. Два глаза, а чуть впереди – ноздри, ибо известно, что только эти две части туши торчат из воды, когда крокодил отдыхает у поверхности. Жертва выбиралась по правилу наименьшего расстояния между охотниками и этими красными точками. Стоило только ее засечь, как тут же гасился фонарь и пирога мчалась в темноте по заданному курсу. Фуэнмайор-отец был большим специалистом: он точно определял положение каймана, ему хватало секундного включения фонаря. Пирога быстро шла на сближение, и, когда мы почувствовали, что крокодил где-то рядом, снова вспыхнул фонарь. Он включился в тот самый момент, когда до каймана оставалось не более двух-трех метров, и больше свет не гас. Мощный луч ослепил рептилию. На носу пироги находился Фуэнмайор-сын. В левой руке он держал фонарь, направляя луч на каймана, а правой занес над ним гарпун. Сильный бросок – и утяжеленный десятью килограммами свинца гарпун вонзился в крокодила. Только так можно было пробить его толстую кожу и достать до мяса.
Теперь надо было действовать быстро: загарпуненный крокодил тут же нырнул на дно, а мы уже в три весла изо всех сил гребли к берегу. Мешкать было нельзя. Если дать кайману время очухаться, он поднимется на поверхность, бросится на лодку и одним ударом хвоста опрокинет ее, в два счета превратив охотников в добычу других крокодилов, привлеченных заварушкой. Едва коснувшись берега, мы пулей выскочили из пироги и поспешно обмотали веревку вокруг дерева. Кайман шел следом, мы чувствовали его приближение. Он хотел увидеть, что его держит. Зверь не знал, что́ с ним произошло, только чувствовал боль в спине. Он хотел выяснить, в чем же дело. Осторожно, без рывков, мы выбрали слабину веревки, намотав лишнюю длину на ствол дерева. Он вот-вот должен был появиться. Кайман был почти на берегу. Фуэнмайор-сын его поджидал. В руке он держал американский топор, острый как бритва. Едва голова крокодила показалась из воды, Фуэнмайор-сын нанес по ней страшный удар. Иногда приходилось бить до трех раз, чтобы прикончить каймана. И на каждый удар топора крокодил отвечал ударом хвоста, и уж если ему удавалось зацепить рубщика, то тот тоже отправлялся на небеса. Если удары оказывались несмертельны – и такое случалось, – надо было быстро ослабить веревку, чтобы рептилия ушла на глубину. Иначе, обладая колоссальной силой, кайман мог вырвать из себя гарпун, как бы крепко он там ни сидел. Выждав момент, мы снова начали тянуть.