— Мы подумаем над этой версией. Но как всё-таки быть с ружьём? Ведь с ним задержали именно тебя.
— Да говорю же вам, мне его подкинули! — вспыхнул Яшка и опять кивнул на меня. — Вот он же и подкинул. Ночью дело было. Я своими глазами это видел. Мне не спалось. Лежу, ворочаюсь, пытаюсь заснуть, вдруг вижу — снаружи чья-то тень мелькнула. Кто-то пробрался в наш двор. Я ещё тогда подумал: а не Зинкин ли это «спонсор»? Может, он вслед за ней хочет и меня поджечь? Так, на всякий случай. А вдруг мне Зинка что рассказала! Ведь неспроста же он ко мне приходил. Явно хотел уяснить, что я про него знаю. Я это сразу понял. С кровати, значит, вскакиваю, к окошку подхожу и из-за занавески наблюдаю…
— Какой он был из себя? — прервал его Ланько.
— Ну, в темноте особо не рассмотришь, — развёл руками Яшка. — Плащ на нём такой был, широкий, с капюшоном.
— Цвет?
— А хрен его знает. Тёмный. Может, чёрный, может хаки, может коричневый. Ночью разве цвет различишь? К крыльцу, значит, воровато так подобрался, что-то под него засунул — и дёру. Ну, я почуял неладное. Куртку накидываю, выхожу, руку под крыльцо засовываю — а там эта двустволка. Я её вытащил, рассмотрел. Хорошее ружьё. Не новое, но пригодное. Откуда я знал, что оно на «мокрухе» засвечено! Я и про то, что Гоманчиху убили, только от вас здесь узнал. Решил его хлопцу одному снести, чтобы он его, значит, по-тихому толкнул, а мне бы проценты перепали.
— А как объяснять собирался, откуда оно у тебя?
Яшкино лицо расплылось в угодливой улыбке.
— Нача-а-альник, там таких вопросов не задают.
— Понятно, — кивнул майор. — Дальше?
— А дальше думаю: если идти, то прямо сейчас, пока не рассвело, пока на улице никого нет. Быстренько собрался, двустволку в тряпку обернул, и пошёл. Но не дошёл. Не повезло. На полпути на ваших нарвался.
— А чего же ты от них так драпал? Только честно.
— Честно? А как бы я им объяснил, откуда у меня чужое ружьё? Со своей-то репутацией!
— Да, репутация — дрянь, — усмехнулся следователь.
— Вот поэтому и решил бежать. Но не удалось.
— Да, не удалось, — вздохнул майор, поднялся с места и, засунув руки в карманы, стал задумчиво прохаживаться по комнате. Яшка напряжённо следил за ним. Проделав два рейса из угла в угол, Ланько снова уселся за стол.
— Не получается, — вытаращившись на подследственного, заметил он.
— Почему не получается? — обиженно возразил тот.
— Алиби неправдоподобное. Интересное, но неправдоподобное.
— Почему неправдоподобное?
— А потому, что ты его не доказал. Если ты Гоманчиху не убивал, зачем ты тогда крутился у её дома?
— Да не крутился я у её дома. Я к её дому и близко не подходил.
— Ой ли! — иронично воскликнул Ланько и снова продемонстрировал зачитанные ранее протоколы.
— Тьфу ты! — сплюнул Яшка. — Ох уж мне эти бабы! Начальник, давай я тебе всё про вчера расскажу. Всё как есть. Там всё совсем не так было.
— Окажи такую милость! Аудитория у твоих дражайших ног! — продолжал веселиться майор.
Но Яшке было не до веселья. Он насупился, озабоченно нахмурил лоб и опустил глаза.
— Ну, был я вчера на Транспортной улице. Был, — как бы нехотя пробурчал он. — Но я ни за кем не следил и никого не преследовал. Там вот как всё было. Мы с Митькой Панкратовым бухать собирались. У них на базе зарплату вчера выдавали, так что, как говорится, сам Бог велел. Договорились встретиться после работы. Ну, а его, видать, жена прямо на проходной в оборот взяла. Она частенько таким образом в получку промышляет, чтобы деньги у Митьки забрать. Ждал я его, ждал. Уже смеркаться начало, а его всё нет и нет. Плюнул я, в конце концов, и пошёл к Маньке, чтобы вечер зря не пропадал. Ну, а она была чего-то не в духах: «Мне некогда, мне некогда…». Тут душа горит, а ей некогда. Слово за слово — повздорили. Отдала она мне, значит, косу, которую летом для хозяйства брала, и прогнала. Я был злой, как чёрт. Ну а я когда не в духе, ко мне лучше не подходи. Начальник, ты же знаешь. А тут ещё эта коса в руках. Дай, думаю, лучше окольным путём домой пойду, чтобы никто не встретился. Заодно и остыну, чтобы мать под горячую руку не попала. Ну, а путь этот через Транспортную улицу лежит. Иду я, значит, по ней так неторопливо, воздухом дышу, стараюсь думать о приятном. Вдруг гляжу — этот тип из калитки выходит.
Яшка снова указал на меня.
— Ну, я сразу за дерево сховался, чтобы на глаза не попадать. А то вдруг чего. Тут ещё эта коса в руках. А я ж, когда не в себе, — без тормозов. Начальник, ты же знаешь. У забора его Евдокия ждала. Он, значит, вышел, и они вместе куда-то пошли. Подождал я, значит, пока они более-менее вперёд пройдут, и зашагал дальше. Но я за ними не следил. Я домой шёл. Я потом на Садовую свернул. Она за квартал от Гоманчихиного дома Транспортную пересекает. Так что, начальник, напраслину на меня не вали.
— Заня-я-ятно, заня-я-ятно, — недоверчиво протянул Ланько. — Но не правдиво!
Яшка обиженно поджал губы.
— Почему не правдиво?
— А потому, что врёшь ты всё! — звучный голос следователя приобрёл властные нотки. — Рад бы тебе поверить, да не могу, потому что знаю тебя, как облупленного. Мальчишку извели вы! Ты и Зинка.
— Никого я не изводил! — почти что взмолился Яшка.
— Нет, изводил! — тоном, не терпящим возражений, отрубил майор. — Кому пацана продал? Признавайся! В последний раз спрашиваю. Я всё равно дознаюсь. Не скажешь сам — только хуже будет.
— Никому я его не продавал!
— Нет, продавал! Высокий, здоровый, плотный, круглолицый, коротко стриженый мужчина лет сорока — сорока пяти. Кто это? Говори!
— Не знаю я, кто это! Не знаю! Хотя, по описанию на Толика похож.
— Какого-такого Толика?
— Званского. Мы с ним вместе в школе учились. Встретились недавно на улице, разговорились. Он с Севера приехал. Сейчас дом расширяет. Спрашивал, не знаю ли я, где строительный лес можно подешевле достать. Я взялся подсобить. Есть тут у меня на примете одно местечко.
— Строительный лес? — переспросил майор.
— Да, строительный лес, — кивнул Яшка.
Мы с Ланько переглянулись. Следователь на мгновение задумался, но тут же, словно отгоняя от себя пришедшие на ум мысли, решительно тряхнул головой и отчеканил:
— И всё равно тебе веры нет.
Хлопнув ладонью по столу, он выпустил последний, итоговый залп:
— Конвой!..
Из милиции я вышел растерянным. Если перед очной ставкой я ни капли не сомневался, что истинный преступник разоблачён, и что доказательства его вины бесспорны, то теперь мою душу раздирали сомнения.
«Либо Яшка — первоклассный актёр, либо здесь, действительно, всё гораздо сложнее», — думал я, прокручивая в памяти его откровения и сопоставляя их с обличающими доводами следователя.