— Что-то я тебя не пойму, — вскинул брови майор, когда я в общих чертах обрисовал ему нахлынувшую на меня неуверенность. — То ты буквально исходишь слюной, утверждая, что Яшка — главный злодей, то вдруг начинаешь его обелять. Ты сам себе противоречишь.
— Да, противоречу, — согласился я, вспомнив, что свои аргументы Ланько позаимствовал у меня.
— Слушай, а может Яшка прав? — хохотнул следователь. — Может настоящий преступник — это ты? А зачем я тебе тогда пропуск на выход подписываю? Побудь пока у нас.
Несмотря на то, что последние слова майора имели характер шутки, и были произнесены им без малейшей доли серьёзности, меня они как-то покоробили. Ведомство, в котором я находился, к юмору не располагало.
— Давай я поделюсь с тобой некоторым опытом, — посерьёзнев, сказал Ланько. — Ты с подобной публикой встречаешься не часто, а я уже сыт ею по горло. Кому охота в тюрьму? Вот и изворачиваются, как могут. Причём с самым невинным видом: «Не виноватая я!..». Их послушать — так все безгрешные ангелы. Если бы Яшка свою историю рассказал сразу, с самого начала, как только его задержали — подумать над ней было бы ещё можно. Но он излил её только тогда, когда я предъявил ему доказательства. Что из этого следует? А то, что он её попросту придумал. На ходу. Он на такие вещи мастак…
— Привет! — раздалось над самым моим ухом.
Я отвлёкся от воспоминаний и повернул голову. Передо мной стоял Никодим.
— Ты откуда?
— Из милиции.
— То-то, я смотрю, ты какой-то озабоченный.
— Будешь тут озабоченным, — усмехнулся я.
— Что случилось?
— На очную ставку вызывали. С Яшкой Косым.
— Это по поводу вчерашнего? Ну и как?
— Да никак, — развёл руками я.
— Что, не признаётся?
— Нет.
— А очень ли нужно его признание? Говорят, его с ружьём взяли.
— Да, с ружьём.
— Так в чём же дело? Разве этого недостаточно?
Я озабоченно нахмурил лоб.
— Понимаешь, все улики, вроде, указывают на него. Но…
Я осёкся. Я вдруг увидел, что на моем собеседнике были обуты точно такие же кеды, как и на Яшке.
(… в таких кедах полгорода ходит!..)
Во мне с новой силой заговорили сомнения, и остаток фразы я произнёс куда с большей уверенностью, нежели её начало:
— … кто его знает?
И, приветственно отсалютовав, зашагал дальше.
Движимый жаждой истины, я решил не медля нанести визит Маньке…
Манька Спицына встретила меня изумлённым «О!». Она явно не ожидала, что к ней в гости нагряну именно я.
— И что это вы ко мне на ночь глядя? — кокетливо пропела она, впуская меня в дом и старательно заслоняя вырисовывавшийся за её спиной строй пустых бутылей. — Чего это вам с женой не сидится?
Но когда я озвучил цель своего появления, от её игривости не осталось и следа.
— Не буду я про Яшку ничего говорить, — сурово заявила она. — Коли есть на нём вина — доказывайте её сами. Я вам в этом не помощница.
— Я здесь не для того, чтобы доказать его вину, — пояснил я, — а для того, чтобы выяснить, действительно ли она на нём есть.
Манька недоверчиво хмыкнула:
— А зачем это вам? Какой для вас в этом смысл?
— А какой смысл судить человека за то, чего он не совершал? — парировал я. — Какой смысл оставлять на свободе настоящего убийцу? Ведь он в любой момент может пойти на новое преступление.
— Жаль, что в милиции так не думают, — горько вздохнула моя собеседница. — Им лишь бы на кого повесить. План по раскрываемости выполнять-то надо.
— Вы считаете, что Яшка ни в чём не виноват?
— Откуда я знаю, виноват он или не виноват? — пожала плечами Манька. — Но мне трудно представить его убийцей. Я его хорошо знаю. Да, он буйный. Да, он бешеный. Он может вдрызг напиться, он может полезть в драку, он может чего-нибудь своровать. Но вот убить — на такое он вряд ли способен. Тем более Гоманчиху. Зачем она ему нужна? Он сроду с ней никаких дел не имел.
— Он к вам вчера приходил?
— Приходил.
— Во сколько?
— Около одиннадцати. Уже темно было. Я его прогнала. Отдала ему косу, которую как-то для огорода брала, и выпроводила.
— Да, насчёт косы, — спохватился я. — А как она выглядела, эта коса?
— Обычно. Как коса, — удивлённо воззрилась на меня Манька. — Ну, в смысле сложенная.
— Это как?
— Лезвие примкнуто к черенку.
— Она была во что-то обёрнута?
— Была. В тряпку.
— Ага, — включая воображение, наморщил лоб я.
В темноте этот садово-огородный инструмент и впрямь мог смотреться как ружьё. Скрытое под материей прислонённое к черенку лезвие немного выпирало, и действительно походило на приклад.
— За что же вы Яшку то выпроводили?
— Под юбку лезть начал. Душа у него, видите ли, горит. Даже дитё не постеснялся.
Моя собеседница оглянулась на полуоткрытую дверь комнаты, из-за которой на нас с любопытством взирал полуторагодовалый коротко стриженый карапуз.
— Сын? — поинтересовался я.
— Дочь, — ответила Манька.
Уловив, что речь зашла о ней, малышка заулыбалась и что-то промурлыкала. Я приветливо помахал ей рукой и снова перевёл взгляд на хозяйку.
— А когда он пришёл, у него в руках ничего не было?
— А что у него может быть? — выпалила та. — Разве только бутылка за пазухой. Так будь она при нём — он бы ко мне не заглянул. Он приходит ко мне только когда пустой.
Последнюю фразу Манька произнесла с нескрываемой обидой.
— У вас есть самогон, — догадался я.
— Есть, — кивнула моя собеседница и с вызовом вскинула голову. — А что?
— Да нет, ничего, — успокоил её я. — А скажите, у Яшки могло быть ружьё?
— Какое ружьё? — всплеснула руками хозяйка. — Откуда? Ружьё денег стоит, и немалых. А у него их сроду не было.
— А разве он не мог его где-нибудь украсть?
Манька воинственно упёрла руки в боки.
— О том не ведаю. Я у него ружья не видала. У вас всё, господин хороший? А то мне дитё кормить надо.
Поблагодарив хозяйку за уделённое мне время, я вышел на улицу.
«Вот так поворот! — размышлял я, ёжась от бившего в лицо ветра и торопливо вышагивая по освещённой редкими фонарями дороге. — Получается, что насчёт косы Яшка не врал. Если, конечно, Манька его не покрывает. А может и всё остальное, рассказанное им, тоже правда? И то, что он не убивал Гоманчиху. И то, что ружьё ему подкинули. И, наконец, то, что он не имеет никакого отношения к пропаже мальчика. Но кто же тогда Зинкин сообщник? Кто этот «чёрный охотник», за каждым появлением которого следует чья-то смерть?».