Насквозь пропитавшая одежду сырость. Угрожающе булькающая трясина. Гигантские кривые сосны, всем своим видом показывающие, что готовы обрушиться в любую минуту и похоронить меня под собой. Шевелящиеся, точно паучьи лапки, камыши. Зловещий полумрак и тишина.

Как мне надоели эти видения! Как меня утомил этот жуткий, повторяющийся с завидным постоянством, сон! Почему я всегда его вижу? О чём он хочет мне сказать?

Красивое, мелодичное пение… Ромашковая поляна… Нагая, белокурая, голубоглазая краса… Завлекающий жест… Круговерть… Обступающая со всех сторон топь… Вылезающая из болота «кикимора»…

Я не сомневался, что это была Зинка. Я был готов увидеть за грязными, заплывшими жиром и облепленными тиной волосами именно её черты. Но чем выше она поднимала голову, чем подробнее представлялось её лицо, тем больше я убеждался, что это не она, и что передо мной… Наталья.

Нет, такого не может быть!

Боясь признаться себе в увиденном, я в страхе открыл глаза.

Что за чертовщина? Что за наваждение? Что за бред? У меня явно заплутал рассудок.

Мой взор застилал мрак. За окном гулял ветер. На стекло накрапывал мелкий дождь. На стенах и потолке играли тусклые блики луны.

С моего лба скатилась холодная капелька пота. Я протёр лицо о наволочку и повернулся на другой бок. И тут до меня отчётливо донёсся какой-то шум. Я прислушался. Это было лёгкое поскрипывание пола. Оно исходило из соседней комнаты, как будто по ней кто-то ходил. По моему телу забегали мурашки. Осторожно убрав с плеча руку спавшей рядом Натальи, я поднялся с кровати и на цыпочках вышел из спальни.

В коридоре стояла тишина. Приблизившись к двери «детской», я явственно ощутил, как в моих висках запульсировала кровь. Я нажал на ручку. Меня обдало прохладой. Я потянулся к выключателю. Свет люстры ударил в привыкшие к темноте глаза. Я зажмурился и переступил через порог. Первое, куда я посмотрел, было пространство перед шкафом. Рисунка на полу не было. Я прошёл дальше и обратил внимание на то, что мои шаги отдаются через эхо и звучат как-то слишком уж громко. Причина этого стала ясна, когда я огляделся вокруг. Комната была пуста. Но не в смысле мебели, — та стояла на месте, — а в смысле всего остального. Одежда, игрушки, книги, тетрадки, даже постель — всё исчезло. Сделать это могла только хозяйка. Но почему она вдруг решила избавиться от вещей своего пропавшего сына? И как всё это следует понимать?…

Глава двадцать шестая

По кухне парил неприятный запашок. Его источник был очевиден. Вытащив из-под раковины переполненное мусорное ведро, я обулся, накинул на плечи куртку и вышел из дома.

У дороги оживлённо переговаривались четыре старухи. Одну из них я знал. Это была та самая шустрая бабёнка, которую я видел в доме Гоманчихи, Прасковья Огородникова. Завидев меня, старухи тут же умолкли. Но последнюю прозвучавшую между ними фразу я всё же уловил: «Вот тебе и родная мать!».

— Здравствуйте, — огибая их, буркнул я.

Ответа не последовало. Я хмыкнул и направился к контейнеру, чувствуя, как моя спина едва не дымится от сверлящих её глаз. Но это было ещё терпимо. Настоящая пытка началась после того, как я, опустошив ведро, повернул обратно. Старухи без зазрения совести продолжали глазеть на меня. Их не смущало даже то, что я это вижу. Я ощутил неловкость. Стараясь глядеть как бы сквозь них, и усиленно придавая себе невозмутимый вид, я дошёл до калитки, миновал двор и поднялся по ступенькам крыльца. Закрывая входную дверь, я украдкой бросил взгляд на улицу. Старухи осуждающе смотрели мне вслед.

— Что случилось? — поинтересовалась Наталья, когда я, издав тяжкий вздох, поставил ведро на место.

Я кивнул на окно.

— Про нас с тобой сплетничают.

— Пусть сплетничают, сколько хотят, — равнодушно отозвалась моя будущая супруга. — Как спалось?

— Почти нормально, — бодро ответил я и, после некоторой паузы, решился задать не дававший мне покоя вопрос. — Слушай, а куда подевались все Димкины вещи?

По лицу Натальи промелькнула какая-то тень.

— Ты, что, заходил в его комнату?

— Да, ночью.

— Зачем?

— Да всё по той же чертовщине. Понимаешь, мне опять показалось, будто по ней кто-то ходит.

Моя будущая супруга повернулась ко мне спиной.

— Вот поэтому я их оттуда и убрала, — тихо произнесла она. — Но, видать, не помогло.

В воздухе снова повеяло мистикой. Я неловко кашлянул и прислонился к подоконнику. Наталья взяла нож, подошла к раковине, открыла воду и принялась чистить морковь.

— Это он приходит по ночам. Он, мой сынок. Больше некому. Здесь его дом, здесь он прожил всю свою недолгую жизнь. Здесь для него всё привычно и знакомо. Куда же тянуться его неупокоенной душе, кроме как ни сюда? Там, где он сейчас находится, ему плохо. Очень плохо. Я это чувствую. Он никак не может отвыкнуть от своей земной жизни. Он же ещё ребёнок. Ему требуется забота, ему требуется внимание. А кто о нём будет заботиться там? Кому он там нужен? Вот он сюда и возвращается, чтобы хоть немного почувствовать себя собой, чтобы воскресить в памяти домашнее тепло, домашний уют. Он страдает. Очень страдает. Но я бессильна ему помочь. Господи, знать бы, кто может возвращать из мёртвых. Я бы поползла к нему на коленях. Я бы отдала ему всё, что у меня есть. Я бы отдала ему саму себя, лишь бы только воскресить моего малютку, лишь бы только в этих стенах снова зазвучал его смех. Пусть он шалит, пусть балуется, пусть хулиганит — я бы не сказала ему ни слова. Я бы прощала ему всё, лишь бы только он опять был со мной.

Плечи моей будущей супруги задрожали. Я опустил глаза и пробормотал:

— Когда я в предыдущие дни заходил в «детскую», на полу неизменно лежал его рисунок, на котором была изображена ты. Я его поднимал и клал на шкаф. Но в следующий раз он каким-то образом снова оказывался внизу.

— Я видела, — всхлипывая, молвила Наталья. — Мне кажется, я знаю, как это объяснить. Наверное, Димка хочет сообщить, что он по мне очень скучает.

Зазвонил телефон. Я выскочил в прихожую.

— Серёжа, это ты? — раздался в трубке голос бабки Евдокии. — Здравствуй. Извини, что беспокою. Вот, болею. Даже на улицу выйти не могу. Давление замучило. Как там дела? Я слышала, Яшку арестовали.

— Да, арестовали, — подтвердил я.

— Ну, что он, сознался?

— Пока нет.

И я вкратце поведал ей о вчерашней очной ставке.

— Ишь, ты! Подкинули, видите ли, ему ружьё! — с издёвкой воскликнула бабка Евдокия. — Заговор против него устроили! Безвинный он наш! Врёт и глазом не моргнёт. Что там хоть за ружьё-то?

— Обычное охотничье ружьё, — пояснил я. — Старое, но ещё стреляющее. Мы с вами, к несчастью, в этом убедились. На прикладе выжжена звезда, да ещё какие-то символы нацарапаны.