– Гатри жив? Значит, мне все-таки не привиделся его призрак?
– Как, вы тоже видели привидение?!
– Да. Вероятно, ваши информаторы не упомянули обо мне. В здешних краях людям кажется только естественным, что призраки являются священнику. За что этим бездельникам в сутанах церковь только деньги платит, если они толком не могут даже привидения разглядеть?
Его лицо оставалось спокойным, но на нем отразилась искренняя горечь, когда он пародировал местных шотландских сплетников. «Ему не свойственно подобное настроение, – подумал я, – и оно стало лишь кратковременным ответом на шокирующее известие». Но, почудилось мне, суть его как священника состояла совсем не в том, что Рэналд Гатри продолжал свое бренное существование.
Джерви сделал жест одновременно извиняющийся и бесконечно усталый.
– Не могли бы мы теперь выслушать вашу новую странную версию? – спросил он и добавил: – …Для начала.
4
Минуло полтора часа. Я вышел из класса через высокую дверь и оказался на небольшой террасе, о существовании которой прежде не подозревал. Повсюду установилась тишина. Воздух пропитала влага, и с приходом оттепели он ощущался необычайно приятным и ласковым. Посреди почти ясного неба застыла луна, которая скоро должна была стать полной. Справа от себя между темными лиственницами я различал поля домашней фермы, а позади них снова протянулся ряд высоких деревьев, казавшихся картонной декорацией, подсвеченной фонарем, подвешенным сверху. Но слева простиралось озеро, и потому вдоль его покрытой льдом поверхности мой взгляд устремлялся туда, где во всей первозданной красоте высились невозмутимые и вечные вершины Бен-Мерви и Бен-Кайли. На сердце было тяжело от владевших мной дурных предчувствий.
Вышел Джерви и встал рядом, молча вглядываясь в даль озера и впитывая тишину гор.
– Каким мирным кажется все кругом, – тихо сказал он.
Но продолжительную тишину внезапно нарушил резкий звук со стороны озера – оглушительный, как выстрел из пистолета. Это трещал лед. Нежданный шум вывел священника из задумчивости.
– Давайте вернемся, мистер Эплби, – предложил он и первым шагнул обратно в комнату для занятий.
Стюарт поднялся на башню, а Гилби только что возвратился с новым запасом дров для камина. Джерви прошел к тому месту, где прежде сидел, тщательно сложил пополам листки дневника в письмах Гилби и положил рядом с записями Йена Гатри. Затем его взгляд привлекло нечто в противоположном углу комнаты. Взяв свечу, он некоторое время изучал индийское изображение птицы, висевшее на стене. Затем вернулся, встал рядом с очагом и процитировал уже знакомые строки, показавшиеся в его устах до боли трогательными:
Он повернулся к Уэддерберну.
– Рэналд Гатри, – сказал священник, – давно продал душу дьяволу. Но дьявол воздал ему ответным даром: гордыней.
– Несомненно, – вынужден был согласиться Уэддерберн.
– Мистер Эплби, вы раздумывали, какой из множества мотивов, обнаруженных вами в поведении Гатри, можно считать основным, и пришли к выводу, что прежде всего им двигали жадность и скаредность. Но я считаю, что главной мотивирующей силой для него всегда служила другая неодолимая эмоция: гордость. Гордыня владела им гораздо более мощно, нежели скупость, заставлявшая обшаривать карманы пиджаков на пугалах. Именно она поставила его на мучительный и жуткий путь, приведший к неизбежному финалу. Он запретил женитьбу Нейла Линдсея и Кристин Мэтерс. Потому что она попросту невозможна. Вот только гордыня не позволяла ему раскрыть причину. Дело в том, что Нейл и Кристин – брат и сестра.
Сибила Гатри издала краткое восклицание, но потом снова воцарилась тишина.
– Конечно, они брат и сестра лишь наполовину. Для всех Кристин была – хотя никаких доказательств этого не существовало – ребенком брата матери Гатри, вместе с женой погибшего при крушении поезда во Франции. На самом же деле Кристин – дочь родной сестры Рэналда. Элисон Гатри.
Элисон была странной и очень одинокой женщиной, питавшей страсть к птицам…
– Но Кристин… – попытался вмешаться я.
– Совершенно верно. Кристин отчасти разделяет эту любовь к пернатым. Однако наряду со страстью к птицам Элисон владела другая, куда как менее невинная страсть: к мужчинам из числа собственных слуг. Это отнюдь не редкость. И вот некий Уот Линдсей, отец Нейла, интимно сошелся с ней будучи женатым мужчиной и вскоре после рождения собственного сына. Кристин, таким образом…
Внезапно, словно поток, прорвавший плотину, из глаз Сибилы Гатри хлынули слезы. Джерви, выждав с минуту, продолжил:
– Мать Кристин умерла во время родов в каком-то уединенном месте. Рэналд Гатри забрал младенца к себе, но скрыл тайну рождения девочки, пустив в ход изобретательность и хитрость, на которые, как мы теперь знаем, был весьма способен. Правду, разумеется, невозможно скрывать вечно. Я, например, уверен, мистер Уэддерберн, что уладить дело о наследстве Рэналда после его смерти вы не смогли бы, не установив истину о происхождении Кристин. Но Рэналд был человеком одержимым, что порой затуманивало его разум и делало недальновидным. Им руководило одно лишь горячее желание, чтобы секрет, который он считал позором для своей семьи, никогда не стал всеобщим достоянием.
А потому, как вы должны понять, именно гордыня, а не скаредность склонили его к величайшему злодеянию в жизни. Семейная история не подлежала разглашению. Объяснение с Кристин и Нейлом, как только он узнал о возникшем между ними чувстве, не только рисовалось печальным само по себе, но и могло привести к трагическим последствиям. И он не сумел заставить себя пойти на разговор с ними. В нем возобладало то, что психологи, так интересующие мистера Эплби, назвали бы рефлексом торможения. Причем абсолютного торможения. Он не мог заговорить, но не видел, как предотвратить женитьбу, если не рассказать правду. Отсюда мотив отношения к Линдсею, который искал мистер Эплби. Его можно ощутить почти физически: невероятный страх, ненависть, озлобление, постепенно нараставшее в нем. В лице этих двух молодых людей Рэналд видел воплощение греха – пусть безвинного, если таковой вообще возможен, – оказывавшего самое ужасное воздействие на его в целом невротическую натуру. Он отвечал за все и мог предотвратить еще больший грех, только начав говорить… Или действовать. А заговорить ему было никак нельзя.
Сибил Гатри поднялась. Слезы в ее глазах уже высохли.
– Где сейчас Кристин? Быть может, мне поехать…
Но Джерви покачал головой.
– У нас будет достаточно времени утром. Кристин спит в моем доме. А Нейл гостит у Эвана Белла… Я остановился на том, что Гатри не мог говорить. И тогда начал планировать действия. Люди этого склада вообще тяжело переживают чувство вины, а в Рэналде оно с годами только нарастало при воспоминании о собственной трусости и предательстве, совершенном в Австралии. Теперь же он собирался избавиться от этого бремени раз и навсегда. Переложить все на плечи Линдсея, идеально подходившего на роль козла отпущения. Ведь это отец Линдсея совершил непростительное предательство в отношении одного из Гатри, а сын разгуливал с гордо поднятой головой, словно не отвечал за смертный грех отца. И уже ничто не могло изменить ситуацию, у нее не имелось другой развязки, кроме смерти Линдсея.