– И пива всем троим, – закончил Навис.
«Помогите!» – мысленно простонала Маевен. Конечно, кофе доставляли из-за границы, и в стране его мало кто знал еще… еще лет сто, начиная от нынешнего дня. Она предпочла бы воду, но, судя по тому, как этот город вонял, можно было с уверенностью сказать, что пить воду здесь очень опасно. Ну и ладно. Пиво не могло быть таким уж плохим напитком, иначе люди не стали бы пить его. Хестеван и Морил запели. Маевен откинулась на спинку стула, пытаясь разобрать песню сквозь крики, ржание, блеяние, разговоры соседей и звяканье кастрюль в лавке. Эту мелодию она не знала.
Еду принесли очень быстро. На огромных деревянных тарелках еще шипели горячие, прямо со сковородки, ветчина, почки, яичница и грибы. Хлеб тоже оказался горячим, а с хлебом подали еще и масло и мед. Вместе со всем этим изобилием прибыли три оловянные кружки с какой-то желтой бурдой, пахнувшей кислятиной. Маевен попробовала напиток. Ф-фу! Но она была очень голодна, а всю эту пищу необходимо чем-то запивать. И она продолжала отхлебывать пиво, делая над собой усилие ради каждого глотка.
Митт больше не мог скрывать беспокойство.
– Они впустили людей из Ханнарта, хотя было еще слишком рано, – обратился он к Навису. – Мне это очень не нравится. Что мы будем делать?
– Когда сдадут карты, тогда и будем играть, – ответил Навис. – По крайней мере, мы прибыли на место.
– И что это за День разъезда? – Несмотря на все свои треволнения, Митт жадно поглощал пищу, даже не замечая толком, что ест.
– Насколько я понимаю, это день, когда заканчиваются занятия и большинство учащихся разъезжаются по домам на лето, – предположил Навис. – Нет, мне никто об этом не говорил. Я спросил у тети Норет.
– Значит, вы можете забрать дочь оттуда.
– Ханнарт тоже может это сделать, – возразил Навис.
Он, как обычно, старался не выражать своих чувств, но Митт видел, что Навис так же напряжен и мрачен, как и он сам.
Издали донесся всплеск аплодисментов. Хестеван затянул новую песню. Маевен она показалась просто изумительной, но пение было негромким и очень спокойным, так что вскоре девочка перестала различать голос певца в общем шуме.
– Предположим, – продолжал рассуждать Митт, – что к тому времени, когда нас впустят, Ханнарт уже уберется.
– В этот день проходит выпускная церемония, – добавил Навис. – И конечно же, даже Ханнарт не решится забрать никого из школяров до ее окончания. Да и мы, понятно, тоже.
– Но мы можем сделать это в первый же подходящий момент, – решительно заявил Митт.
– Это, пожалуй, возможно, – согласился Навис.
После этих слов они ели молча, но и сама тишина казалась настороженной. Хестеван, похоже, рассказывал какую-то историю. Издалека доносились взрывы смеха и аплодисменты, но разобрать слова старика они не могли. Маевен подалась вперед и напряглась, пытаясь что-нибудь расслышать, и как раз в этот момент Навис собрался с мыслями и чрезвычайно вежливо обратился к ней:
– Боюсь, госпожа, что мы отвлекли вас от собственных размышлений. Как вы, возможно, догадались, мы стали вашими спутниками не только из-за одной лишь убежденности.
– Говорите за себя! – перебил его Митт. – Я-то полностью убежден. – Он повернулся к Маевен, размахивая костлявой рукой, в которой держал ломоть хлеба, намазанный маслом и медом. Слова Нависа отвлекли его от мыслей о Хильди. – Норет, расскажите нам о вашей вере. Убедите его.
«Спасите!» – мысленно воззвала Маевен.
Она уставилась на горы горшков и кастрюль, покачивавшиеся на прилавке, будто надеялась, что те придадут ей вдохновения. Митт нетерпеливо склонился к ней, словно и в самом деле рассчитывал получить глубокое откровение. Очень может быть, что у настоящей Норет действительно была какая-то вера, но Маевен не имела ни малейшей возможности узнать, в чем же она заключалась. Она могла опираться лишь на смутные представления о верованиях прошлого и настоящего и на путаные обрывки знаний по истории. За двести лет, прошедшие до ее рождения, Дейлмарк сильно, почти до неузнаваемости, изменился, причем далеко не все перемены оказались к лучшему.
– Может быть, она просто слепо повинуется воле Единого, – в своей обычной саркастической манере заметил Навис.
Эта ирония вынудила Маевен заговорить. Она вовсе не желала обмануть доверие Митта.
– Я верю, что очень многое следует изменить, – заявила она.
Фраза показалась до омерзения безопасной и уклончивой. Похоже, что-то идет не так. Все проблемы вдруг усилились во сто крат, разрослись до невообразимых размеров. Ее лицо горело, весь рыночный шум куда-то исчез, и лишь издалека чуть слышно доносилось пение Морила. Впрочем, и его голос она с трудом различала за мощными глубокими аккордами квиддеры. Девочка надеялась, что ее самочувствие изменилось из-за действия инструмета, но, увы, скорее всего, дело в пиве. И еще в том, что в Гардейле пахло, как на скотном дворе у самого нерадивого фермера. Маевен сглотнула подкативший к горлу комок.
– В Дейлмарке имеется очень много того, что никак не может проявиться, – продолжила она. – Замечательные люди, и таланты, и богатства. Виной этому разные причины, прежде всего то, что простые люди слишком бедны. – (Тошнота сделалась невыносимой.) – Но главная причина заключается в том, что все привыкли думать о себе как о северянах и южанах. Они должны стать одной страной и… и научиться гордиться этим, и только после этого… только тогда народ сможет показать, на что на самом деле способен. – Ну вот. Никаких сомнений. Маевен резко отодвинулась вместе со стулом. Теперь она точно знала, что с ней было не так. Боль в желудке сделалась невыносимой. Нервы? Или же грибы? Она видела, что нетерпеливое выражение на лице Митта сменилось на озадаченное и разочарованное, но ничего не могла с этим поделать. – Мне очень жаль… Мне нужно… Вы не знаете, где это…
Навис понял с полуслова:
– Это рядом, возле конюшен. Первая дверь. Для женщин – направо.
Маевен выскочила из-за стола. Почти бегом пронеслась по сводчатому коридору. И – да будь благословен этот Навис! – там действительно оказалась дверь. Во дворе было темно, обувь вязла в липкой грязи, но вонь помогла ей безошибочно найти нужное помещение. Фу-у! Ее действительно стошнило. Внутри уборной оказалось довольно опрятно, и стены отмыты добела, и на гвозде висела связка вполне чистых с виду тряпок вместо бумаги, но какая вонь! Почему ей не довелось обонять ничего подобного на зеленых дорогах? Может быть, Венд следил не только за состоянием самой дороги, но заботился и о таких вещах?
Это было совсем не то место, где ей хотелось бы задержаться. Маевен как могла быстро закончила свои дела и, отперев дверь, с огромным облегчением вышла в темный грязный коридор. «Вот, теперь мне намного лучше. Хоть смогу Митту разумно ответить».
Сильная рука схватила ее за горло. Заслонив собой весь остальной мир, взметнулся кулак; вспышка зажатого в нем ножа показалась ослепительной.