По правде говоря, их истории были душераздирающими. Как и прозаичный тон, которым они их рассказывали, будто принимали несправедливость как должное. И что бы ни говорила по этому поводу церковь, Розалин не могла осуждать их. На самом деле она была благодарна судьбе за то, что ей не пришлось делать подобный выбор. Рождение, положение в обществе и любящий брат давали ей защиту, которой эти женщины были лишены. Она со смирением думала о том, как легко ее судьба могла стать такой же, как у них.
Это была тяжелая жизнь. Розалин видела: женщины работали целый день, следя за тем, чтобы в лагере был порядок, и не спали бо́льшую часть ночи, ублажая мужчин. Разных мужчин. Несколько более удачливые из них, например Дейдре и Мор, были привязаны к одному из лидеров, но остальные женщины, такие, как Джин, переходили из постели в постель каждую ночь.
– Не знаю, что мы будем делать, когда вы уедете, миледи, – сказала Джин с застенчивой улыбкой. – За несколько дней вы сэкономили нам две недели работы с починкой.
Розалин почувствовала странную боль в груди при мысли о своем отъезде. Она ведь знала, что это должно случиться со дня на день. Ее привезли в лагерь больше недели назад, и посланцы, которые были отправлены к брату для переговоров о ее освобождении, могли вернуться в любую минуту.
– Я была рада помочь, – сказала Розалин. – Это дало мне возможность скоротать время.
– Подозреваю, когда пойдут слухи о вашей тонкой работе, у вас ее будет достаточно, чтобы вы были постоянно заняты, пока вы здесь.
Внезапно улыбка исчезла с лица девушки, сменившись выражением беспокойства. Розалин оглянулась, чтобы увидеть, что вызвало такую реакцию, и заметила, как две женщины вошли в холл, чтобы начать готовить обед.
Агнес была старше и опытнее других женщин и приближалась по рангу к Дейдре. У второй женщины, Мэри, было печальное лицо с пустыми глазами. Она пила столько эля и виски, что это могло свалить с ног мужчину с габаритами Робби, но никогда не выглядела пьяной. Другие женщины, за исключением Агнес, избегали ее. Если бы между этими женщинами существовали социальные различия, Розалин поместила бы Мэри на самую низшую ступень.
И только тогда, когда Мэри повернулась лицом к ним, Розалин поняла, что вызвало такую реакцию у Джин. Огромный синяк обезобразил правую щеку Мэри.
Подозревая, что могло быть причиной такой травмы, Розалин почувствовала негодование. Она повернулась к Джин:
– Кто это сделал? Кто-то из мужчин ударил ее?
Джин покачала головой и поднесла палец к губам:
– Пожалуйста, миледи, не говорите ничего. Вы только сделаете ей хуже. Мэри сама виновата. Мы пытались предупредить ее: Фергал становится грубым, когда выпьет, но она нас не послушала и все равно пошла с ним. Он единственный, кто имеет с ней дело сейчас.
– Что ты имеешь в виду?
Джин презрительно поджала губы:
– В последний раз, когда мы ходили в деревню Корхед за продуктами, она приглянулась одному из солдат соседнего гарнизона. Вообразила, что влюблена в этого англичанина. Когда она забеременела, он вышвырнул ее из своей постели.
Розалин ахнула, в ее глазах отразилась тревога:
– Она беременна?
Джин покачала головой:
– Нет, она вскоре потеряла ребенка. Глядя на нее сейчас, вы не поверите, что она раньше была очень популярна среди мужчин. – Джин пожала плечами. – Но никто не хочет иметь дело с английской шлюхой. – Джин покраснела. – Простите, если это прозвучало непочтительно, миледи.
Но Розалин это не волновало.
– Это не повод бить ее.
Джин посмотрела на Розалин так, словно она была или самым наивным, или самым глупым существом в мире.
– Фергал вовсе не такой плохой, миледи. По крайней мере, когда он трезвый. Я уверена, он загладит свою вину. Потому она не скажет вам спасибо, если вы вмешаетесь.
Розалин с неохотой последовала совету Джин и вернулась к работе. Она понимала ненадежность положения Мэри и не хотела сделать ничего такого, что могло бы ухудшить его. Но несправедливость ситуации мучила ее. Эта женщина потеряла ребенка. Должна ли она теперь молча терпеть избиения? Сколько времени она будет расплачиваться за свою ошибку, за то, что полюбила не того человека?
Поскольку этот вопрос задевал и ее лично, Розалин решила не думать об этом.
Час спустя Розалин все еще кипела от злости, когда несла стопку белья к себе в палатку, чтобы приготовиться к обеду. Было недопустимо ударить женщину – любую женщину! – и за Мэри кто-то должен был заступиться, даже если сама она этого не желала.
Этого зверя необходимо наказать. Не в характере Розалин было стоять в стороне и ничего не делать – ничего не говорить, – когда она видела, что с кем-либо обращаются несправедливо.
Не обращая внимания на происходящее вокруг, она неожиданно вздрогнула, услышав оглушительный рев, донесшийся с той стороны лагеря, где мужчины тренировались. Из любопытства она сделала несколько шагов, идя на звук одобрительных возгласов и пронзительных криков.
Завернув за угол, Розалин увидела большую группу мужчин – человек сорок или чуть больше, – собравшихся на поляне. Они стояли неровным кругом, наблюдая за происходящим.
Она огляделась, ища Робби, но не увидела его. Усомнившись в разумности своих действий, Розалин стала разворачиваться, когда внезапно увидела в просвете между двумя мужчинами то, что их всех так занимало.
Она замерла. Замерло все – сердце, дыхание, шаги. Розалин была словно прикована к месту… Как бы то ни было, но она не могла оторвать глаз от происходящего на ее глазах. И дело не в том, что Робби был обнажен по пояс, хотя одного этого могло быть достаточно. На него нападали со всех сторон полдюжины воинов с мечами, а он выигрывал схватку без оружия и даже без щита, – одними голыми руками.
Розалин, должно быть, подалась вперед, потому что обнаружила, что медленно продвигается между мужчинами, чтобы лучше видеть происходящее.
Господи, она никогда не видела ничего подобного! Она слышала о шотландской горной борьбе, но это было что-то другое. Она не знала, как описать это. Робби отбрасывал взрослых мужчин – закаленных воинов! – словно они были докучливыми мошками. Никто не мог приблизиться к нему. Как только нападающие делали движение, он уклонялся либо изгибом тела, либо блоком руки, либо ударом колена, либо даже пинком стопы. Они все заканчивали схватку, скрючившись от боли лежа на спине.
Так было до тех пор, пока мужчины не начали скандировать «Сетон», чтобы вызвать его на состязание. Сэр Алекс, очевидно, обучался такому же стилю борьбы, потому что он повторял странные движения Бойда почти с идеальной точностью. Это было жестокое, странно захватывающее зрелище – почти как неистовый зловещий танец.
Розалин чувствовала себя так, словно сердце ее подкатило к горлу, словно она готова вот-вот закричать, чтобы они остановились, в то время как они обменивались ударами и блоками, толчками и изгибами, пинками и кувырками.