Он не тронет Розалин. Это он мог обещать. Но при том смятении эмоций, которые бушевали в нем, это было единственное, что он мог обещать.
Розалин сидела на камне, наслаждаясь простым удовольствием подставить теплому солнышку лицо и волосы. В отдалении щебетали птички, и легкий бриз доносил до нее свежий аромат сада. Слабый, очень слабый намек на весну чувствовался в воздухе. В первый раз с тех пор, как она оказалась на севере, было достаточно тепло, чтобы выйти на улицу, не облачаясь в два слоя шерсти. Розалин надела только менее грязное нижнее светло-голубое платье поверх сорочки.
Она наклонилась к одному из растений, росших у ее ног, – чудесно выглядевшей капусте – и собрала несколько листьев с тщательно возделанной земли вокруг нее. Кроме листовой капусты здесь росли лук, пастернак, репа, морковь и небольшое количество разных трав, которые ухитрились противостоять холодной зиме.
Огород стал для Розалин сюрпризом. Она наткнулась на него на следующий день после отъезда Робби, когда шла к Дейдре, чтобы вернуть стопку одежды. Это был небольшой клочок земли, не более чем пятнадцать футов на десять, спрятанный за последней палаткой на окраине лагеря. Удивительно замысловатая плетеная изгородь окружала огород, чтобы не дать зайцам, диким кошкам, кабанам, волкам и другим животным испортить его. Прекрасно ухоженное, упорядоченное и мирное место казалось ей маленьким оазисом среди дикой, недружелюбной природы вокруг. Ей нравилось просто сидеть здесь, окруженной… им.
Розалин сразу поняла, кому принадлежит это место. Робби Бойд забыл не так много из своего прошлого, как ему хотелось бы верить. Розалин этот маленький огород казался доказательством того, что внутри Робби все еще идет борьба.
Фермер? Кто бы мог подумать, что самый сильный человек в Шотландии, один из наиболее яростных и внушающих страх воинов в христианском мире был не только ученым, но и потенциальным фермером? Может быть, ей не стоило так удивляться. Ему подходила физическая работа на открытом воздухе с грязными руками.
Хотя Бойд был помещиком и владельцем наследного имения в Нодсдейле и земель в Ренфру и Эйре, она не могла себе представить его управляющим землями и арендаторами. Если бы не началась война, он, конечно, выполнял бы свои обязанности лэрда, но Розалин представляла его в менее свойственных лэрдам занятиях: гуляя пешком по окрестностям, с завернутыми рукавами рубашки, открывающей его загорелые мускулистые руки, помогая своим арендаторам с плугом или с молотком. Может быть, с одним или двумя сыновьями он взбирался на холм к укрепленному фермерскому дому после долгого рабочего дня, чтобы поприветствовать свою жену и остальных детей улыбкой и крепким поцелуем.
Что если этой женой была бы она?
Этот образ пронзил Розалин острой болью желания. Для того, кто никогда не имел собственного дома и отмечал прошедшее время вехами, когда можно было видеть брата, простое удовольствие такой жизни казалось волшебной сказкой.
Это было волшебной сказкой. Началась война, и возврата к прошлому уже нет. Уже нет никаких «если бы». Оставалось только будущее. Однако этот садик, как и его доброта по отношению к Мэри в тот день в холле, давали надежду: что-нибудь из этого может стать правдой.
Розалин хотела любить его. Она боялась, что уже его любит. Вопрос теперь состоял в том, сможет ли Робби когда-нибудь ответить на ее чувства.
– Я так и думал, что найду вас здесь.
Голос раздался так внезапно, что она подпрыгнула. Узнав его, Розалин со смехом повернулась и увидела сэра Алекса, стоявшего у калитки.
– Боюсь, вы застали меня врасплох; я размечталась.
Сетон улыбнулся:
– Я просто хотел удостовериться, что вы не пропустите обед, снова заснув здесь. – Его улыбка исчезла. Он скорчил смешную гримасу. – В том настроении, в каком Бойд пребывает в последнее время, я опасаюсь, что, если вы потеряете хотя бы унцию, он обвинит меня в неисполнении долга и в позволении вам умереть от голода.
Розалин поднялась со своего каменного сиденья и пересекла огород по направлению к открытой калитке. Она хотела ответить шуткой на его слова, но в тоне сэра Алекса прозвучала горечь, которую она не могла игнорировать.
Она положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Сетон был так добр к ней, и Розалин искренне привязалась к красивому молодому рыцарю, ставшему мятежником. Во многих отношениях было бы намного проще, если бы она выбрала его. Они были очень похожи.
– Неужели отношения между вами настолько плохи?
Вопрос, как видно, застал его врасплох. Он, похоже, поразмыслил минуту, а потом пожал плечами:
– Так бывает не всегда. Когда мы на задании или в битве, это не имеет большого значения. Но как только битва заканчивается, наши разногласия нелегко скрыть. Он не уважает меня – ни как воина, ни как соотечественника, ни как друга – и никогда не будет уважать.
Сетон галантно взял леди под руку, словно они были при дворе, и повел по направлению к холлу.
– Это не так, насколько я вижу, – сказала Розалин, искоса взглянув на Алекса. – Он доверяет вам больше, чем осознает. Я видела вас обоих, когда вы сражались в Килдрамми, и даже тогда это было очевидно. Сейчас доверие усилилось. По правде говоря, вы больше кажетесь братьями. Неужели нет способа забыть о ваших разногласиях?
Сэр Алекс, похоже, серьезно обдумал ее слова. В конце концов он покачал головой:
– Уже слишком поздно. В свое время это беспокоило меня, но сейчас я понимаю: что бы я ни сделал, это ничего не изменит. Он слишком далеко зашел. Единственное, что его волнует – заставить англичан заплатить за все, что они сделали, в том числе и ему самому. Я оказался у него на пути.
– Потому что вы родились в Англии?
– Не только это. Из-за того, за что я стою. Я напоминаю ему о вещах, которые он хочет забыть. – Сетон криво усмехнулся. – Я представляю совесть в то время, когда удобнее ее не иметь.
– Что вы имеете в виду?
– Я не хочу закрывать глаза на набеги, грабежи и террор, развязанный вдоль границы обеими сторонами. Полагаю, это означает, что у нас разные пределы дозволенного. Он готов на все, а я – нет. Бойд никогда не будет уважать того, кто не готов отдать все в борьбе за независимость. Он считает меня наивным, а мое рыцарское поведение в лучшем случае отголосками прошлого, в худшем – лицемерием. Возможно, и другим так кажется, но для меня это не так. Мне нужно, чтобы я мог без стыда смотреть на себя, когда все закончится. Сначала у нас были разногласия по поводу того, что правильно и что неправильно, но Бойд потерял способность различать это. Сейчас для него главное – наказать врагов и потребовать воздаяния за все, что они отняли у него.
– Я не верю в это. Я знаю, что им движет…
– Движет? – Сэр Алекс горестно рассмеялся. – Ну что ж, можно сказать и так. Это единственное, что имеет для него значение. Единственное.
Розалин не пожелала слушать Сетона: