– Ты где-то поблизости живешь? – спросил его Матвеич.
– Ага, – ответил Юрик и чихнул. – На карьере. Там у меня база. – И он снова чихнул.
Алешка тут же ему посоветовал:
– Вы только в чашку с чаем не чихните. А то без чая останетесь. А он все-таки с медом.
Юрик еще больше засмущался.
– Простыл сильно, – объяснил он. – Чох на меня напал.
– А это кто? – спросил Алешка. – Этот чох – он человек или собака?
– Чиханье, – объяснила мама. – Где же вы так простудились?
– Сейчас расскажу.
Мама достала из своей сумочки пачку бумажных носовых платочков.
– Спасибо, – и Юрик чихнул. – Простудился я, потому что ноги промочил.
И он стал рассказывать все по порядку.
Оказывается, когда он сидел в тюрьме, там досиживал свой длинный срок Окаянный Ганс.
– И он, Федор Матвеич, все время грозился. Как выйду на свободу, говорил он, рассчитаюсь с ментом Сухаревым. Он очень на вас злой.
А очень злой этот Ганс был не только за то, что его поймали, не только за то, что лишили его украденной добычи и он не смог продать ее и купить себе дом в Крыму, на берегу моря, возле ресторана, где он собирался просидеть до конца своих дней. Он злился на Матвеича еще и за то, что тот выступил на суде и очень плохо охарактеризовал Окаянного Ганса. Матвеич сказал, что Гансовский никогда не раскается в содеянном и никогда не станет честным человеком. И что дело о краже у гражданина О. получило очень широкий… этот, как его… общественный резонанс. Ну, значит, что все добрые люди были возмущены такой наглой кражей у такого знаменитого человека, который был гордостью страны. И требовали самого сурового наказания. Не для гордости страны, конечно, а для наглого вора.
Суд эти показания Матвеича принял во внимание и добавил Гансу еще пару лет.
Юрик чихнул, извинился и сказал вот еще что:
– И он, Федор Матвеич, постоянно повторял: «Сухарь этот, мент поганый, лишил меня свободы и большого дома. Отплачу. Той же монетой. Убивать его я не буду – за мента мне пожизненный срок дадут. А вот без дома я его оставлю. Пусть знает!»
Федор Матвеич слушал это все и крутил головой, а папа хмурился. А мама ахала и переживала.
Ну а дальше выяснилось, что Юрик, освободившись, взял на себя обязанность охранника Матвеича. Секретно, конечно. К этому времени он уже работал в какой-то фирме, в службе безопасности, и у него было разрешение на оружие. И когда он узнал, что Ганс вышел на свободу, то взял отпуск, приехал сюда и поселился в пещере. Днем он спал, а ночью незаметно охранял дом. И простудился.
– У вас вокруг дома, – пожаловался Юрик, – по ночам очень обильные и холодные росы. Вот я все время и ходил с мокрыми ногами.
Лешка чуть заметно смутился, а мама спросила:
– Юрик, а зачем же в пещере? Вы могли бы устроиться поприличнее, снять у кого-нибудь комнату…
– Мне светиться нельзя. Узнал бы меня Ганс – и все пропало бы. И так уже какие-то мальчишки разведали про мое жилище. Нет-нет да наведывались.
– Это значит, вы нашу лодку на место вернули? – спросили какие-то мальчишки. – И весло тоже?
Юрик кивнул:
– А как же! Лодка-то Федора Матвеича, а я ему жизнью и честью обязан.
– Не преувеличивай, – сказал Федор Матвеич. – Ты лучше подлечись.
– Да я что зашел-то. Отпуск у меня кончается, пора уезжать. Вот я и хотел вас предупредить об опасности. Сдается мне, что Ганс где-то здесь бродит. Присматривается. Вы уж поосторожней.
– Справимся, – сказал Матвеич. И кивнул на нас: – Вон у меня какая охрана.
– Ну я пошел. – Юрик встал. – Спасибо за чай.
– Никуда ты не пойдешь, – возразил Матвеич. – Сейчас ляжешь спать, под моим зимним тулупом, а завтра вот с полковником Оболенским поедешь в Москву. Возражения отставить!
– Да, Федор Матвеич, он еще, этот Ганс, ругался, что сильно из-за вас подвел одного человека. Обещал, мол, да не сделал.
– Это понятно, – кивнул Матвеич. – Я еще тогда подозревал, что Ганс эту кражу под заказ совершил. Кто-то его на квартиру навел и должен был все краденые вещи купить. – И он попросил папу: – Сережа, в Москве наведи справки обо всех, кто общался с гражданином О. на почве коллекционирования всяких редкостей.
Папа кивнул:
– И постараюсь уточнить, где сейчас находится Окаянный Ганс.
А я подумал о том, что эту ночь мы проведем спокойно. В доме трое взрослых надежных мужчин, к тому же двое из них – полковники милиции. А вот когда папа и Юрик уедут, нам придется здорово позаботиться о безопасности. Главное, чтобы папа и мама не вздумали завтра забрать нас с собой – это я в Алешкиных глазах прочитал.
Ночь, как я и рассчитывал, прошла спокойно. Чихающего Юрика уложили на тахту Матвеича и укрыли поверх одеяла еще и тулупом. Мама легла на моей раскладушке, мы с Алешкой уместились на рундуке. А папа и Матвеич ночевали в машине. К ним только сунься с дурными намерениями!
Мама быстро уснула, а мы с Алешкой еще долго шушукались под одеялом. Все из-за пистолета. Наконец Алешка признался, и все оказалось очень просто. Ему не понравились алчные взгляды и жадные руки Морковкина. И, на всякий случай, Алешка забрал пистолет и сунул его под подушку. Где его и нашла мама, вздумав перестелить Алешкину постель. Там же она обнаружила и «слепки» с Юриковых ботинок, и пистолетный патрон.
– А мне ты не мог сказать? – обиделся я на младшего брата.
– Ты очень простодушный, Дим, – ответил Алешка. – У тебя все на лице написано. А если бы поднялась паника, ты бы сразу во всем сознался. – И тут же, без всякого перехода, спросил: – Дим, тут где-нибудь магазин какой-нибудь есть?
– Есть. В поселке, на горке.
– Давай завтра туда слиняем.
– Зачем?
– Надо, Дим, к обороне подготовиться. У тебя деньги есть?
У меня было немного денег, которые дал мне папа. На всякий случай. Как он с улыбкой сказал, на сигареты и пиво.
– А что будем покупать? На ерунду не дам.
– Сигнализацию, Дим. Я все придумал. Враг не пройдет.
Тут мама скрипнула раскладушкой, повернулась на другой бок и сказала:
– Еще одно слово – и все узнают, где прятался пистолет.
Утром мама посмотрела Алешкин огород.
– Какая прелесть, – сказала она. – Скоро они расцветут.
– Кто? – удивился Алешка.
– Эти милые астры.
– У тебя, может, астры, а у меня укроп.
– Ничего, – сказал папа, – укроп даже полезней.