Маргарита довольно рассмеялась.
– Ты хочешь сказать, что я похожа на женщину с пером в коляске?!
– Еще как, – хмыкнула Ляля.
Маргарита задумалась.
– А ты знаешь, – проговорила она неуверенно, – я читала об этой картине. Очень может быть, что женщина в коляске – сестра моей прапрабабки, та самая, от которой мне досталась камея, помнишь, я рассказывала семейное предание.
Лялька аж подпрыгнула:
– Ничего себе! Как здорово! – Она даже захлопала в ладоши. – Надо же все выяснить, если это правда, это же огромная сенсация! Ведь Крамской никому не открыл имени своей модели… Риточка, ты должна подробно рассказать о своей прапрабабке, как ее звали? Какая она была? Кем была? В какое время жила?
Маргарита задумалась, но, не ответив, спросила:
– А правда, что картины Крамского приносят несчастья?
Ляля нахмурила высокий лобик.
– Ходят такие слухи. Крамской же гениальный портретист был, великолепный психолог, он прекрасно знал человеческую натуру. Ведь, ретушируя фотографии изо дня в день, доводя их до совершенства, он постигал тайны человеческих лиц и душ. И он был необыкновенно образованным человеком, много читал, был знаком с русскими выдающимися людьми той эпохи, писал их портреты. Потом, он же писал гоголевских персонажей, а все, что связано с Гоголем, так или иначе оказывается мистикой. Картина «Русалки» не менее пугающая, чем «Неизвестная». Когда на нее в музее падал лунный свет, то слышались голоса, стоны, возня, и некоторые даже видели, как эти русалки двигались. А как жутко они воздействовали на зрителей! Одна барыня даже утопилась, насмотревшись на эту картину.
– Как все непросто, – буркнула Маргарита. – Вот ты меня про прапрабабку спрашиваешь, а я ведь даже не знаю, как ее звали, это только отец, наверное, помнит, а может, и нет. Знаю только, что похоронена она в селе Миленино, я там с родителями в глубоком детстве была. Памятник ей стоит старинный, на нем буквы полустертые, и я тогда еще читать толком не умела.
Лялька загорелась.
– Давай съездим туда с тобой, это же не так далеко!
– Конечно, съездим, – криво улыбнулась Маргарита. – Только не сейчас, мне сейчас не до этого…
Спохватившись, Ляля виновато улыбнулась:
– Извини, что я тебя отвлекла от главного. Я так поняла, что этот парень, который ищет тебя, представляет какую-то угрозу?
– Ты правильно поняла, – опустила Маргарита голову.
– Хочешь, я тебя к родителям за город отвезу или в мой дом, родители мне отдельный построили недалеко от них?
Маргарита растерялась.
– Даже не знаю, что сказать.
Ляля рассердилась:
– Не знаешь, что сказать?! Ждешь, когда тебя этот парень найдет?! В доме обязательно найдется кто-нибудь, кто о тебе вспомнит и расскажет. Или на хозяина квартиры выйдут.
– Ты права, – вздохнула Маргарита. – Но прежде чем предлагать помощь, ты должна знать мою историю, – решилась вдруг она.
И рассказала все злоключения Ляле.
Потрясенная соседка сначала даже не нашлась, что сказать, но, взяв себя в руки, она пролепетала:
– Бедняжка, как тебе досталось! Мне тебя безумно жаль. Хочу тебе сказать, этот твой Башлыков мерзавец редкостный, но мне кажется, его обманули и подсунули копию картины, я уверена, что в Третьяковке висит подлинник…
– А за что же столько народу убили? Мою сестру Ингу – раз, – загнула Маргарита палец. – Диму Красилина – два, художника Хруста и еще антиквара… Правда, по поводу антиквара я не уверена, его просто ограбить хотели, но троих, точно из-за картины…
– Тебе срочно нужно уезжать из этой квартиры, – после короткого раздумья бросила Ляля. – Я бы на твоем месте сейчас бы взяла вещи, собаку и перешла хотя бы ко мне. Или лучше, давай я тебя прямо сейчас увезу на дачу…
Суржиков полночи провел в подъезде Чарущева, дожидаясь экспертов. Соседи давно разошлись по своим квартирам, лишь Арсений Чарущев не отходил от следователя ни на шаг.
– Убийца знает, где я живу, дайте мне охрану, – ныл он.
– Наймите себе телохранителя, – злился Суржиков.
– Я разорен, неужели вам непонятно, – стенал владелец фотостудии. – Мне нечем платить охране, но я не хочу повторить судьбу девицы и своих художников! Вы должны сделать что-нибудь!
– Возьмите себя в руки! Будьте мужчиной наконец, нельзя же быть таким трусом… – разозлился Суржиков.
– Мне плевать, – брызжа слюной, завопил Чарущев. – Трус я или нет, мне главное, чтобы меня не прибили, мне черная розочка не нужна!
С большим трудом Суржиков отправил его домой.
Эксперты сделали свою работу, и следователь наконец освободился. Он приехал домой почти в пять утра и уставший как черт сразу рухнул на кровать.
Проснулся он поздно от ослепительного полуденного солнца.
Открыв глаза, Суржиков тут же зажмурился. Постепенно до него доходило, что сегодня четверг, что он проспал и уже давно должен находиться на работе.
Быстро почистил зубы, умылся, переоделся и пулей помчался в отдел.
Дежурный на входе шепнул Суржикову:
– Егор Иванович, тут вас мужик с косой дожидается, орет на все отделение…
– С косой? Смерть, что ли? – горько пошутил Суржиков.
– Да нет, – обиделся дежурный, молодой веснушчатый парень. – Волосы у мужика длинные, а фамилия его как-то на «ч»…
– Чарущев?
– Вот, вот, – обрадовался дежурный. – Чарущев… Кричит, жалуется на вас…
– Спасибо, друг, – обреченно вздохнул Суржиков.
Первое, что он увидел, входя в свой кабинет, – это Чарущева, по-хозяйски развалившегося в кресле Бричкина за его столом. Сам Бричкин стоял перед столом в позе встревоженной птицы, у которой похитили птенцов, и что-то быстро говорил. Увидев шефа, Алексей кинулся к нему за спасением.
– Егор Иванович, тут к вам господин Чарущев.
Суржиков мгновенно просек ситуацию.
– Господин Чарущев, прошу вас к моему столу, – кивнул он на стул.
Чарущев тут же перекатился с чужого кресла на стул возле следователя.
– Понимаете, моя жизнь в опасности, – возобновил он стенания.
– Напишите заявление по этому поводу, – потребовал Суржиков.
– На чье имя? – насупился Чарущев.
– На имя начальника следственного комитета Карсавина Николая Александровича, – продиктовал Суржиков.
Старательно выводя буквы, Чарущев даже язык высунул. Написав заявление, владелец фотостудии перечитал его несколько раз и только после этого подписал и отдал Суржикову.