– С разрешения милиции. Ночью будут рейды, если кто в кровати не один – проблемы начнутся.
– Какой ужас…
– Да ниче не ужас, правильно! Все нужно планировать, и секс тоже!
Мама говорит:
– Ну а вдруг… ну… это… желание настигло? (Она опять покраснела.)
– В плановой экономике, мама (сказала я наставительно), – вдругов не должно быть.
– Ну хорошо: а если кто-то не послушался, желание настигло, а тут милиция пришла. И что будет?
– Милиция должна показать пример: прямо на себе. У них всегда с собой будет заверенное печатью заявление, все там заранее продумано: что майор Петров хочет заняться сексом, к примеру, с капитаном Ивановым, предположим, 9 декабря 2014 года. Вынув, (продолжила я, а мама покраснела опять), – нет, не то, что ты подумала, а это заявление, они тут же ложатся на пол и показывают, как все должно быть – в строго отведенной позе, которая будет предварительно одобрена районным ОВД.
– Для Подрезково будут одни позы, а для Химок – другие?
– Правильно рассуждаешь. Но сейчас пока закон на доработке. Какой-то молодой помощник депутата по дури подсунул одной своей начальнице, депутатше-ханже, «Камасутру»: она не поняла ничего, и так вертела и этак, а он ей говорит: «Вы всё вверх ногами да вверх ногами, Елена Ивановна!»
– А она что?
– Не поняла его и уволила. Но сначала зарделась, довольная, – думала, он хочет ее поставить вверх ногами.
– Вверх ногами – тяжело. Это только для «Минуты славы» – там они все акробаты. А у тебя же дегенерация мениска. И не только мениска…
– Правильно рассуждаешь. Для дегенератов вроде меня разработают отдельные позы.
– Смотреть лежа телик? (спросила мама).
– Какая ты молодец, мама! Правильно рассуждаешь! Иной раз что-нибудь такое увидишь по телику, что начинается сильное… ну, это … возбу…
– Ну, с матерью этого лучше не обсуждать… Я и так все поняла.
Собрались как-то в театр. С мамой. «Дон Жуан». Опера. Моцарт.
На билете написано – 12+.
Мама (испуганно):
– Что такое 12 плюс? Могут дать 12 лет за сочувствие к европейской культуре?
– Могут и больше, там же плюс обозначен.
– А зачем тогда билеты продают?
– Провокация.
– Не пойдем?
– Моцарт пока врагом России не объявлен.
– А что такое 12+ тогда?
– Детей не пускают.
– Почему? Новое прочтение, все голые?
– Нет, одетые будут.
– А почему детям нельзя? Это же не документальный фильм про развратника?
– Ну, думают – может, он так споет, этот Дон Жуан, что дети все сразу пойдут на панель.
– А! Значит, хорошо поет… Молодец.
Говорю я маме своей: такой сон ужасный приснился – будто какой-то страшный уголовного вида типчик ко мне пристает.
Она говорит:
– Это потому что ты ведешь себя вызывающе.
– Ха-ха-ха, говорю, это же во сне было!
Мама говорит:
– Так ты, наверно, и во сне дембельские анекдоты рассказываешь. Вот к тебе уголовники и пристают – даже во сне.
Как-то мама мне говорит:
– Есть разговор… Срочный причем.
– Слушаю (говорю).
– У нас (говорит мама), – по-моему, завелись-таки тараканы (скорбная пауза, мхатовская такая). Что будем делать?
– Как – что????? Травить, искоренять беспощадно! До последнего трупа!!!!
– Пока что, – говорит мама, – я видела всего-то одного.
Вскоре я забыла об этом разговоре, а еще дня через три увидела таракана на столешнице в кухне. Ну и прихлопнула его с особым цинизмом. Мама была рядом. Тут я начала скорбеть и ныть (ну, не люблю я тараканов, уж простите).
– Что делать? – кричала я. – Вызывать зондеркоманду надо!
И тут вдруг мама говорит:
– Да не надо ничего, он, мне кажется, один и был: случайный такой таракан…
– Как? Ты видела одного, я – еще одного, другого.
– Да нет (говорит мама), – это тот же самый. Я его запомнила.
– Если бы я вышла замуж за алма-атинского немца с фамилией Геббельс, была бы Диляра Геббельс (сказала я маме).
Мама говорит:
– А зачем тебе выходить за него? Ты и так Диляра Геббельс.
Сказала маме, что теперь и онанизм запретили.
– Причем оговорили, что можно, если только левой рукой: Интерсакс (говорю) пишет, что правую руку нужно освободить для правого дела.
Мама сильно покраснела.
Потом вдруг говорит:
– Может, они все-таки просто левшей учитывают?
– Как? По головам? (говорю).
Мама покраснела очень сильно и шепчет:
– По головкам… Ой! (вскрикнула она и юкрнула в свою комнату, испугавшись собственной смелости).
Собралась как-то в Армению на фестиваль.
Мама говорит:
– И что ты там делать будешь?
– В каком смысле? Фильмы смотреть!
– Там (говорит мама, тяжко вздохнув), – мне рассказывали, не хамят…
– Так хорошо же?
– А как ты байки писать будешь? Тебе же без хамства плохо, как без кислороду: ты, по-моему, специально часто ездишь до «Планерной» без надобности и все рыщещь: кто бы нахамил?
Приехав из Парижа, я как-то сказала маме: