Некоторое время ехали молча. Мурашов откинул голову на спинку сиденья и вдруг захрапел. Саша, который сидел сзади, равнодушно смотрел в окно. Но поскольку он все равно не мог увидеть в темноте ничего, кроме проносящихся за бортом фонарей, Саша думал о своем. Мысли его вяло переносились от воспоминаний об отце (интересно, уехал ли батя снова на дачу, зная, что Саша не придет ночевать), к сожалению, о том, что он не смог сегодня зайти к матери, хотя собирался. Эти дни один за другим выдались такие суетливые, что времени не было совершенно. Еще откуда-то снова примешалась мысль об этой рыжеволосой девчонке, но Саша отогнал ее с неудовольствием, заодно снова вспомнив и Соболевского, и огни его машины возле остановки. И вдруг, совершенно, казалось бы, не в связи с чем-либо, подумал: «А интересно, в случае у Витьки Извекова из какого оружия был произведен выстрел?»
Саша подумал об этом машинально и даже без особенного интереса. Ну может же человек о чем-нибудь вдруг подумать, и все. Но эта мысль Сашу почему-то зацепила. Он попробовал вспомнить, а что он слышал об этом извековском огнестреле? Это вдруг стало казаться ему важным. Саша прекрасно знал эту особенность человеческого мозга — сначала собирать информацию, а потом подспудно, незаметно для человека отсортировывать самое важное по крупицам. При этом нельзя ни ограничивать мыслительный процесс — отгонять от себя мысли, которые почему-то кажутся ненужными, ни, наоборот, — пускать процесс на самотек. Ассоциации могут навести на правильную дорогу только тогда, когда они ограничены некоей задачей, а не льются свободно в океане бессмысленных сожалений, воспоминаний и обид.
Итак, Саша от нечего делать стал вспоминать. Вот он попал ногой в какую-то лужу. Вот Хачек распределяет работу и разговаривает с Витькой. Они что-то говорят о парочке, которая нашла труп в Заречной роще. Да, Витькин труп был обнаружен в роще рядом с машиной. Это было вчера ночью. Извеков уже на месте обнаружения трупа установил — слепое [3] огнестрельное ранение в спину. Потом Соболевский поехал на эксгумацию, а Витька в это время этот огнестрел стал вскрывать. Он, Саша, в это время ходил к физикотехникам, а когда вернулся, Витька уже печатал на компьютере данные экспертизы. Он, Саша, еще спросил его: «Ну чего? Что-нибудь нашел?» Просто так спросил, из одного необязательного любопытства. А Витька ответил:
— Ничего особенного. Выстрел с неблизкого расстояния.
— А снаряд? — еще спросил Саша.
— Пулю нашел. Револьверную. Семь шестьдесят два. Следователю отдал. Это не наше. Пусть несет к баллистикам. Скорее всего, оружие нестандартное. На пуле — царапины, видны невооруженным глазом.
— А это не ты пулю скальпелем поцарапал? — еще пошутил Саша.
— Сам дурак, — коротко ответил Витек.
А потом и Сашу вызвали на происшествие. Только ездил он на осмотр трупа не с Мурашом. Тот умчался в клуб собирать дурацкие ромашки. Вернулся Саша примерно к семи. Привез он вот этого самого мужика с развороченной башкой. Получается, это был второй огнестрел за двое суток. Или даже за одни — с какого момента считать. Лешка-санитар уложил этого мужика там, в секционной, до утра. Вскрывать его Саша не стал, что было естественно — случаи распределял Хачек, но одежду осмотрел и нашел у него в кармане бумажную ромашку и приблизительное время наступления смерти тоже установил. К сожалению, временной разброс получался приличным — несколько часов. Саша усмехнулся. Как раз такой случай, когда нельзя установить время наступления смерти с точностью ни до часа, ни до тем более минуты. Это не детективный роман. Не кино. Свидетелей нет. Выстрела никто не слышал — во всяком случае, никто Саше не сказал, слышали или нет. Не собрали еще свидетелей, наверное. Но, судя по тому, что мужика этого нашла женщина, гуляющая с собакой в овраге, поросшем деревьями, пролегающем между двумя небольшими микрорайонами современных домов, вряд ли найдется кто-нибудь, кто этот выстрел слышал. Саша прикинул. Ранение было пулевое. Сквозное. Тоже с неблизкого расстояния, как и у Витьки. И пулю они не могли найти. Да и гильзу тоже. То ли подобрал ее тот, кто стрелял, то ли просто затерялась в овраге. Да и что там найдешь? Горы мусора, палой листвы, проросшей травой. Да еще настоящий бурелом из веток. Прошлой зимой как раз наломало. А убрать — никто не убрал. Саша как раз там чуть ногу и не сломал — попал в какую-то яму. Интересно, а как этот мужик там, в овраге, очутился. Если посчитать по выведенному Сашей времени, он должен был прохаживаться там либо поздним утром, либо уже в полдень. А может, и в обед. Но в таких местах не прохаживаются. Это ведь не парк. Саша пожал плечами. Да хрен его знает, как он там оказался. Но пришел туда мужик собственными ногами, это точно. Где стоял, там и упал. И умер на месте. Сразу. При таком выходном отверстии, если бы убегал или полз или если бы его волокли — точно были бы потеки крови. Да и рана у него — бах! Как воронка изнутри вылетела. Вместе с костями, зубами, мягкими тканями и тканью мозга.
Вообще, думал Саша, в наших дворах одно удовольствие кого-нибудь застрелить. Вечно в них по периферии гниют чьи-то старые железные гаражи, обязательно находятся какие-то замусоренные пустыри, загаженные овраги, плохо огороженные помойки…
— Приехали, — сказал водитель.
Мураш встрепенулся, убрал потные волосы со лба. Саша достал из кармана латексные перчатки. Взял свою «дежурную» сумку, вышел из машины. Дикая мысль шевельнулась в голове. А с чего он взял, что в этом втором его случае был именно огнестрел? У Витьки понятно — он пулю нашел. А у этого второго трупа ведь не было никакой пули. У Саши заколотилось сердце. И следов действия пороховых газов, частиц копоти, металла — ведь тоже он не нашел? Ну да, он решил, что не нашел потому, что стреляли метров эдак… ну, больше трех, наверное. В судебной медицине ведь можно определить расстояние близкого выстрела. Хоть приблизительно, до сантиметра, но можно. А с неблизкого — это все, что дальше полутора-двух метров. И еще многое зависит от оружия. Вот он дознавающему и сказал — стреляли, вероятно, с неблизкого расстояния. То есть совершенно исключено, что в упор и до метра. То есть этот мужик нападавшего не видел. Он стоял спиной. Но если вдруг его чем-нибудь огрели сзади? Вернее, даже не огрели, а проткнули, как кусок мяса на шашлычный вертел? Подкрались и воткнули в него какой-нибудь шомпол? Поэтому и входное отверстие без следов огнестрельного поражения? И не стоит ли это повреждение в какой-нибудь связи с этими протыканиями кнопками-ромашками. Одного проткнули кнопкой, а второго каким-нибудь железным стебельком?
Саша вошел в подъезд за Мурашом и поморщился. Ну и дурацкие же фантазии приходят в голову в четвертом часу ночи. Рана-то выходная — все-таки больше тянет на огнестрел. Он вздохнул. Хотя… если так наискосок каким-нибудь шомполом с большой силой всадить… Можно зубы-то вместе с челюстью и выбить.
По всей вероятности, внук их ждал. Сверху на лестницу падал свет из открытой входной двери. «Скорая» подъехала чуть раньше, и, войдя в квартиру, Саша услышал, как врач со «Скорой» пытается впарить внуку какую-то фирму ритуальных услуг. Они прошли в комнату и увидели старушку. Чистенькая, маленькая, в старенькой розовой шерстяной кофточке поверх синего халата, она лежала на полу, на ковре, и позади шеи от ее тела отходила полоска синей материи — хвост петли, подумал Саша. Поясок от халата. Он натянул перчатки, присел. Пощупал старушке руку. Достал термометр, чтобы измерить температуру. Ручки у старушки были маленькие, беленькие, сухонькие, с коротко остриженными ногтями. На ногах — носки и гамашки. Один носок аккуратно заштопан.