К этому времени он не без труда подтянул к потолку тело Павла и начал разрезать ножницами его одежду.
— О «красном тюльпане» ходили легенды, — помедлив, сказала Мила. — Советские бойцы, которых в ходе боя брали в плен, смертельно боялись такой кончины. Приговоренного подвешивали за руки, после чего надрезали кожу вокруг тела и заворачивали ее до пояса. Если не задеть важные сосуды, то человек может прожить несколько часов. Существовала разновидность этого наказания — «красный тюрбан». В этом случае кожу надрезали у живота, заворачивали наверх и завязывали лоскуты над головой как тюрбан. Но «тюльпан» нам с Сережей нравился больше.
— У меня все готово, — отважился вмешаться в монолог Милы Артур.
В руках он держал лохмотья рубашки Павла.
— Умничка! — Женщина тепло улыбнулась. — Теперь включи в розетку паяльник. И вообще, может, ты сам все сделаешь? — Она мягко шагнула вперед и протянула скальпель замершему старику.
Он повернул голову в сторону Виктора. На лице Бокова заиграли желваки.
Артур с безразличным видом поглядывал на скальпель. Его потухшие глаза напоминали глубокие дырки, оставленные палкой в черноземе.
— Ну!.. Или твоя рука забыла, что ножом не только колбасу можно резать? — полюбопытствовала Мила.
Артур молчал, только шумно дышал и кряхтел.
— Все понятно, — заявила она. — Ручонки дрожат. Займись паяльником, потом приготовь овощи. Не забудь помыть укроп, он в синем пакете. Все остальное я мыла, оно чистое. Катенька!..
Девушка опустила голову. Ее мутило, она чувствовала подступающую тошноту.
— Я могу надеть на твои глаза повязку, — предложила Мила Кате. — Поверь, тебе не обязательно видеть то, что сейчас будет происходить. Витя, к тебе это тоже относится.
— Обойдусь, — хмуро ответил Боков.
Катя наклонилась, чувствуя, как металл безжалостно врезался в разодранные кисти.
— Катюша?.. — повторила Мила.
— Отпустите его, — пробормотала Катя.
Артур, шаркая ногами, подошел к шкафу и достал из него паяльник с удлинителем.
— Боже! — Мила всплеснула руками. — Какое благородство. Неужели после всего того, что он сделал, ты его прощаешь? Как думаешь, что произошло бы, если бы я не приехала к тебе вчера утром?
Она куда-то вышла, когда вернулась, на ней был старый, истертый кожаный передник, а нижнюю часть лица закрывал респиратор. Мила подошла к Павлу и сунула ему под нос пузырек с нашатырным спиртом. Мужчина резко дернул головой, что-то замычал, пытаясь вытолкнуть кляп изо рта.
— Вот и отлично! — Мила захихикала. — Мужик в самом расцвете сил. Сердце, судя по всему, здоровое. Печень, правда, наверняка увеличена из-за пристрастия к алкоголю, а легкие почернели от курения. Но в целом он протянет довольно долго. Знаете, что меня отличало от Сереженьки? Он был специалистом высшего класса по боли, знал о ней все и импровизировал. Его рекорд составил восемь месяцев. То, что осталось от человека, с легкостью уместилось бы в школьный ранец. Это жило, даже издавало какие-то звуки. Сережа умел добиться гармонии — запредельная боль при максимальной продолжительности жизни. Я немного другая. Артур, ты еще здесь?
Старик послушно потащился прочь. Нагревающийся паяльник остался лежать на бетонном полу.
Мила аккуратно расстелила под бывшим зэком полиэтилен, страстно прижалась к его телу, неторопливо провела скальпелем по груди.
— Я люблю людей, боготворю жизнь и прилагаю все усилия, чтобы она теплилась в наших бренных телах как можно дольше. Никаких болевых шоков. Сердце не должно испытывать стресс.
Павлу наконец-то удалось выплюнуть кляп. Он заорал, яростно вращая зрачками. Не меняя выражения лица, Мила влепила ему пощечину.
— Сука, — тяжело дыша, выплюнул Павел.
Его жилистое тело, покрытое татуировками, вертелось и дергалось, как на сковородке. — Отпусти меня. Прямо сейчас. Или…
— Или что? — мягко спросила Мила.
— Или мои братки сделают из тебя чучело.
Мила залилась звонким смехом.
— Я бы хотела взглянуть на этот шедевр, — произнесла она. — Но твои планы останутся только в твоей голове, красавчик. Боже, иногда смотришь на человека и думаешь — он родился идиотом или какие-то специальные курсы проходил? — Женщина критически оглядела худую обнаженную фигуру. — Твои татуировки оставляют желать лучшего. Но в зонах делают так, как могут. В общем и целом сойдет для моей коллекции.
Лицо Павла, и без того отталкивающее, исказилось от ужаса.
— Эй, ты что, попутала? Какая коллекция? Хорош шутки шутить, Мила!
— Это не шутки. — Женщина вздохнула, надевая хирургические очки.
— Ты теперь похожа на обкуренную черепаху. — Павел принужденно хохотнул, хотя его буквально колотило от страха. — А перчатки зачем?
— Я ведь не брала у тебя анализы. Может, ты заражен чем-нибудь? Один Господь ведает, что ты мог подцепить за годы своих отсидок.
— Не подходи ко мне! — пролаял Павел, плюнул и попал ей на передник. — Я порву тебя! Будешь клянчить о смерти!
— Успокойся, малыш. Нахулиганил — будь любезен держать ответ. Ах да, — спохватилась Мила и вытащила из футляра шприц. — Это поможет тебе, красавчик, и продлит наше представление. А паяльник избавит тебя от ненужного кровотечения.
Игла вошла в мышцу, как в тесто. Павел выругался, ощерив рот с грязно-желтыми зубами.
— Пожалуй, начнем. — Мила хмыкнула и сделала надрез на его бледной груди, на которой были изображены церковные купола.
Павел истошно закричал.
Байкеры не спали всю ночь. Дантист переоделся в камуфлированные штаны, кожаную куртку и собирал сумку. Веревочная лестница, три фонаря с запасными комплектами батарей, вода, бутерброды, крепкий кофе в термосе — все это поочередно укладывалось внутрь.
Гаучо, разомлевший от очередной чашки чая, развалился на стуле и глядел на экран телевизора, по которому передавали какие-то клипы. Монгол хмуро чистил ружье.
— Как-то по-дурацки я себя чувствую, — неожиданно признался он, проведя широкой ладонью по выбритому черепу. — Словно не по-настоящему это.
— Самые важные дела делаются вроде как не по-настоящему, — пробормотал Дантист. — Давай начистоту. У нас есть другие зацепки? Нет.
Он положил на стол сверток, который принес из своей «Нивы», и осторожно развернул его. В тусклом свете слабо блеснули стволы древнего охотничьего обреза.
— Видали, что у меня есть? Еще от деда осталось. Убойная штука.
— Дантист, тебе еще папаху на башку, и ты вылитый махновец, — заявил Гаучо. — Если тебя с ним мусора заметут, ты деньгами не откупишься. Будешь с Эстетом в соседней камере куковать.
— Не заметут, — ответил тот, заворачивая обрез.