— Сестра Бизи, — начал Поппер, старательно выламывая собственные пальцы, — поприветствуйте герцога и леди. Помните о милосердии, сестра Бизи, помните о милосердии...
Элинор смело шагнула вперед. У поварихи были багровые щеки, заплывшие жиром глазки и жирный обвисший подбородок.
— Я хочу получить кусочек бекона на завтрак, — сказала Элинор.
Повариха прищурилась:
— Я не уважаю свинину. А это еще что за чудовище на моей кухне? — злобно уставилась она на Ойстера.
— Свинина — это обычное мясо, очень питательное, — сурово произнесла Элинор. Этот ее тон был еще неизвестен Вильерсу. — Я хочу, чтобы бекон и яйца отнесли в детскую немедленно!
Повариха сунула свой жирный подбородок в кипящий горшок с таким громким фырканьем, что брызги из него полетели на плиту и пол.
— И за этим вы изволили явиться сюда? — спросила она, спасая лицо от кипящего варева.
— Именно так, — подтвердила Элинор, начиная жалеть, что ввязалась в историю с такой неприятной особой, да еще при Вильерсе, и зная, что мальчик получает мясо, пусть и за чаевые. Но отступать было поздно.
— Еда посылается Господом не для обжорства и сластолюбия, а для поддержания сил, — сказала повариха. — Благословенная еда не ложится на стол еретика, ненавистного Господу, противящегося его заповедям.
Вильерс вдруг заметил ездовой хлыст, который Элинор нервно сжимала в руке, опущенной вниз. Но миссис Бизи явно была не из пугливых.
— Я бы еще хорошо подумала, кого следует записать в эту категорию обжор и сластолюбцев, — сказала Элинор, окинув выразительным взглядом огромные пропорции миссис Бизи. — Во всяком случае, я бы не записала туда детей, которых пичкают одной овсянкой.
Вильерс замер.
Маленькие глазки миссис Бизи злобно выстрелили в него и обратились к Элинор.
— Мясная еда провоцирует плотские искушения! Эти дети — семя дьявола, их следует держать на постной диете.
— Вы сами одно из его воплощений! — сказала Элинор, наступая.
Ее рука с хлыстом оставалась опущенной, но повариха чуть дрогнула.
— Если вы не отправите в детскую вкусную еду не меньше чем с двумя сортами мяса в течение часа, я выгоню вас на улицу, миссис Зил-из-земли-Бизи. Ваши обязанности здесь на этом закончатся. Вы меня поняли?
Та молчала, капли пота выступили у нее на лбу.
— Она все поняла, — вступился Поппер, пытаясь пролезть между ними. — Сестра Бизи знает, что дети — это невинные создания, неповинные в их порочном зачатии. Это всего лишь маленькие дети, так ведь, сестра Бизи?
— Да, — еле слышно пролепетала повариха.
Вильерс онемел от изумления. Оказывается, его Тобиаса пичкали овсянкой не для пользы, а из каких-то высших, очистительных побуждений.
Профиль Элинор казался высеченным из чистейшего мрамора, она была похожа на богиню Афину, сошедшую к людям.
Миссис Бизи казалась вымотанной окончательно.
— Я пришлю им превосходное мясное блюдо, — пообещала она.
— Очень хорошо, — сказала Элинор. — В таком случае мне остается только попрощаться с вами, дорогая миссис Зил-из-земли-Бизи. К ноге, Ойстер, мы уходим!
Вильерс дожидался, пока она уйдет, желая закрепить ее победу. Миссис Бизи тоже выжидала, сверля его маленькими глазками.
— Мои дети не могут быть ненавистны Господу, — торжественно произнес он, прислушиваясь к собственному голосу и стараясь, чтобы он не дрогнул. Он не хотел обнажить свою боль перед этой толстой миссис. Его дети — это его слабое место, и он должен держать удар.
— Разумеется, — ответила та.
Вильерс, отвернувшись от нее, направился к двери.
— Вы ненавистны Ему! — выкрикнула она у него за спиной. — Вы, которые возлежите в чертогах порока и тешите свой взгляд телесной красотой и блеском золота! Я должна была это сказать, и я это сказала!
— И я буду возлежать в них, пока они полны веселых красавиц, — ответил ей Вильерс.
— А я буду кричать об этом! — воскликнула миссис Бизи. — Я знаю, что врежу себе и множу стан моих врагов, но я не могу молчать.
— Сестра Бизи, — взмолился оставшийся с ними Поппер, — пожалуйста, не кричите так, иначе потеряете работу.
— Да-да, — подхватил Вильерс. — Тем более что я намерен жениться на вашей госпоже — леди Лизетт. Тогда здесь будут мои чертоги порока. Я устроюсь здесь по-своему вкусу. И перевезу сюда всех моих шестерых незаконнорожденных детей. Ни с одной из их матерей я не был связан священными узами.
— Шесть! — Миссис Бизи едва не лопнула от переполнившего ее праведного гнева, словно перед ней был сам дьявол. — Вы дразните меня, ни один человек вашего ранга не осмелится столько раз множить свой грех перед лицом Господа! — вскричала она.
Вильерс уже начинал входить во вкус всего этого спектакля.
— Не скрипите зубами, миссис Бизи, — сказал он. — Они вам еще понадобятся.
— Вы Навуходоносор, истинный Навуходоносор, явившийся искушать меня! — вскричала она.
Ее подмастерья начали пересмеиваться между собой.
— Сестра Бизи, — снова взмолился Поппер.
— Я ухожу, — объявил Вильерс с изысканным поклоном. — Благодарю за приятное времяпрепровождение и беседу.
Поппер последовал за ним.
— Я прошу вашего снисхождения, ваша светлость, — произнес он.
Вильерс остановился.
— Какое отношение это может иметь к вам?
— Она моя сестра, ваша светлость. Нас вырастили пуританами, и это воспитание прочно засело в ее голове. Потом она вышла замуж за проповедника и совсем закоснела в своей вере. Поймите, ей некуда идти. Ее муж умер, завещав все церкви.
— Все завещал церкви?
Поппер кивнул:
— С условием, что они будут молиться за его душу по четыре раза в день. Они согласились, потому что брат Бизи успел приобрести огромное поместье. Пожалуйста, ваша светлость, я знаю, что она свирепая женщина, Но ей некуда идти.
— Я вхожу в ваше положение, — сказал Вильерс, распахивая тяжелую низкую дверь и выходя в коридор.
Они вынырнули в страшный хаос. Ойстер истерично тявкал, гоняясь за собственным хвостом. Элинор что-то кричала. Один из лакеев пытался ухватить скользкого толстого мопса, а Лизетт истерично взвизгивала на второй или третьей ступеньке снизу. Ко всему этому теперь добавились совершенно бесполезные окрики дворецкого Поппера.
— Прекратите! — рявкнул Вильерю.
Все подчинились, за исключением Элинор. Ее хлыст несколько раз просвистел в воздухе, а затем она подбоченилась.
— Уведите отсюда леди Лизетт, иначе я совершу поступок, о котором сама потом буду, а может быть, и не буду, жалеть, — процедила она сквозь зубы.