Ойстер, усевшись на задние лапы, внимательно разглядывал Вильерса, поворачивая черную мордочку то на один бок, то на другой. Его светлость, ткнув в мопса пальцем, приказал слугам унести его.
Лизетт осталась стоять, вцепившись в перила. Лицо ее было бледным. Казалось, страх парализовал ее.
— Какие пустяки, — сказал Вильерс, протягивая к ней руки и как бы приглашая в свои объятия, чем она и не преминула воспользоваться. Золотое облако ее волос приникло к его груди. Он подхватил ее на руки.
— Отнесите ее в гостиную, — сказала Элинор. — Я сделаю так, что она не увидит и не услышит Ойстера.
Она произнесла это без всякого надрыва, но Вильерс чувствовал, что с ней не все в порядке. Он с недоумением уставился на голову Лизетт на своей груди. Мопса уже увели, и защищать ее было не от кого, но она не желала менять положение.
Он дошел до гостиной и сел на кушетку, держа Лизетт на коленях. Через пару минут она села рядом с ним.
— Я становлюсь неуправляемой, когда вижу собаку, сказала Лизетт. — Я ужасная трусиха.
— Многие люди боятся собак, — сказал он, это вполне естественно, хотя сам он таким людям не сочувствовал, просто не понимал их.
— Ойстер — чудесный песик, — заметила она, начиная переплетать и выкручивать свои пальцы. — Во всем виноват тот ужасный случай в деревне прошлым летом, когда прибежала дикая собака. Она хотела напасть на детей на площади, я должна была защитить их от нее...
— Это ужасно, — кивнул Вильерс, слушая вполуха.
— Если мы поженимся, обещай мне, что рядом с нами не будет никаких собак, — неожиданно объявила Лизетт.
— Если мы поженимся? — Это уже второй раз за весьма непродолжительное время леди навязывала ему помолвку самостоятельно, не дожидаясь его предложения. В первый раз он был хоть как-то к этому подготовлен, но сейчас заявление Лизетт показалось ему явно преждевременным.
— Да, — спокойно подтвердила Лизетт, ничуть не шокированная удивлением в его голосе. — Я всерьез подумываю об этом, Леопольд. Я уже успела полюбить твоих маленьких детей.
Если он и подумывал о своем браке с ней, то исключительно в этом аспекте. Он видел в ней добросердечную и прекрасную супругу и мать.
— Я думаю, мы превосходно подходим друг к другу, — сказала Лизетт. — У тебя ведь нет собак.
Это прозвучало весьма странно. Большинство леди охотнее примирились бы с собакой, чем с оравой из шести деток. Но Лизетт вся в этом. Она несомненно, любит детей, а не просто готова терпеть их ради него. Он видел, как добра она к приютским детям. Она была идеальным вариантом для него, великолепная находка при сложившихся обстоятельствах.
— Почему ты не поцелуешь меня? — спросила невинно Лизетт, глядя на него своими небесными очами.
О, разумеется, он не прочь был поцеловать это милое создание. Наклонившись, он осторожно скользнул по ее губам.
— Я люблю целоваться, — слабо вздохнула она. — А ты, Леопольд? — Она вдруг ткнула его в грудь своим острым пальцем.
— Конечно, — сказал он, гадая про себя, зачем он во все это втягивается. Ее совершенная красота и свежесть делали ее привлекательной в роли супруги. Наверное, с ней придется вести себя тихо и нежно и постараться не умереть от тоски во время супружеского соития.
— Я люблю еще и другие вещи в постели, — объявила она.
— Что именно?
— О, тебе, наверное, придется многому научить меня, — ответила она, кокетливо взглянув на него. — Поцелуй меня еще раз.
Он подчинился, и его второй поцелуй был почти так же скромен, как первый.
Лизетт казалась ему образцовой моделью респектабельной девственницы. Полной противоположностью феерической Элинор, отдавшейся без всяких условий герцогу Гидеону накануне его свадьбы с Адой. Элинор умела вызвать бурю страсти в мужчине одним своим взглядом.
А небесные очи Лизетт вызывали лишь бурю в стакане. Она была похожа на красивое комнатное растение.
— Еще один поцелуй, — попросила она, обняв его за шею.
На этот раз его язык слегка задержался между ее губ. Он все еще боялся испугать ее. Кто знает, что можно ожидать от девственницы, если поцеловать ее по-настоящему? Но она с готовностью приоткрыла губы, и они даже смогли поиграть языками. Лизетт ободряюще поглаживала его по плечу во время поцелуя.
Возможно, им будет неплохо в постели.
Но он поймал себя на том, что думает об Элинор, когда целует Лизетт. Это недопустимо. Он не может жениться на Элинор, ему нужна мать для его детей. Но его плоть постоянно восставала, когда он просто вспоминал о ней. Это была дикая, необоримая похоть. Он, наконец, признался себе в этом. Там, на балконе, он едва не овладел ею, когда она перегнулась к Роланду через перила.
Он вдруг услышал протестующий возглас Лизетт — он слишком сильно впился в ее губы, представляя себе, что это Элинор.
— Опомнитесь, Леопольд, — сказала она, — мне известны мужские желания, но потрудитесь быть более сдержанным.
Он внутренне содрогнулся, ему стало стыдно. Лишь бы она не прочла его мысли. Наверное, он не настолько закоснел в пороке, чтобы распалять себя страстью к посторонней леди, готовясь обладать своей.
— Этого больше не повторится, — произнес он. — Я чересчур увлекся, вы должны извинить меня.
Лизетт просияла.
— Это вы меня извините, — начала она, — на самом деле мне было приятно почувствовать вашу мужскую силу. — Она деликатно кашлянула. — Но как же вы расстались с Элинор? Я же видела, как вы пожирали ее глазами...
— Это было обоюдное решение, — произнес он более резко, чем ему хотелось.
— Я рада слышать это! — воскликнула Лизетт, снова показывая ему свои ямочки. — Элинор — разумная леди. Когда мы были детьми, мы устраивали шахматные турниры. И она всегда побеждала. Даже своего брата и моего отца.
— Она умеет играть в шахматы и даже побеждает? — переспросил Вильерс.
— Разве вы не знали? Леди Маргерит говорила мне, что вы великолепно играете в шахматы и почти всегда побеждаете.
— Можно сказать и так, — скромно ответил Вильерс, умолчав о том, что входит в тройку первых гроссмейстеров королевства.
— Другая моя тетка, не леди Маргерит, тоже отлично играет в шахматы. Она каждое лето устраивает шахматные турниры в своем имении.
— Могу я узнать имя этой леди? — спросил Вильерс, глядя в окно. Какая-то карета остановилась, но он не мог разобрать, какие на ней гербы.
— Розамунда Паттон, — сказала Лизетт. — Вам приходилось с ней встречаться?
— Я даже как-то сыграл с ней партию в шахматном клубе. Она — единственная из женщин, допущенных в него недавно, не считая, герцогини Бомон, которая пришла туда уже гораздо позже.
— Элинор тоже могла бы быть принята туда, — сказала Лизетт. — Она несколько раз обыгрывала Розамунду. Я думаю, что Элинор — умнейшая из всех женщин, которых я знаю.