Смотрительница приготовила чай, густой и ароматный.
— А к чаю у меня пряники, — улыбнулась она.
— Тульские? — спросил Виталий.
— Есть и тульские. Но я хотела вас угостить более редкими образцами пряничного мастерства — пряниками из Тридевятого царства.
— Неужели такое в реальности существует?
— Конечно. У нас целая выставка посвящена Тридевятому царству. Замечательный мир! Завтра посмотрите.
Смотрительница вышла и вернулась с плетеной корзиночкой, в которой лежали пряники, распространявшие поистине аромат амброзии.
— Вот смотрите, на них даже надпись: «Подарок из Кутежа». Кутеж — столица Тридевятого царства. Потрясающий город. Я там как-то была по делам музея. И народ там очень гостеприимный, особенно сама царица — Руфина Порфирородная.
— Ой, — сказал Виталий и вздрогнул, словно ему в ногу впилась оса.
— Что случилось? — спросила Рита.
— Не знаю, как это получается, — быстро сказал Виталий, — но меня и Ладонь тянет к этим пряникам.
— В гастрономическом смысле?
— Нет, скорее в пространственно-географическом. Кажется, я понял, куда мы отправляемся дальше. Это Тридевятое царство.
— Подождите с перемещением, — посоветовала смотрительница. — Переместиться вы успеете, а вот нальют ли вам чаю в новом мире — это вопрос.
— Согласны.
Наши герои вволю напились чаю с пряниками из Тридевятого царства. А потом смотрительница отвела их спать.
Виталий спал, и сны его были странны. Ему снилась кошка, цветом шерсти напоминающая немытый апельсин. Кошка плакала и говорила, что, если не Виталий и его компания, погибнет их Тридевятое царство ни за грош.
Видимо, подобные сны снились каждому путешественнику, потому что с утра все выглядели довольно мрачно.
— Мы должны спешить, — сказал Виталий смотрительнице музея. — Похоже, в Тридевятом царстве нас заждались. Не уверен, что там мы найдем Вселенскую Тайну, но…
— Вы хотя бы позавтракайте, — уговорила их смотрительница. — Ведь неизвестно, когда вы снова окажетесь за столом. В Тридевятом царстве люди хлебосольные, но вдруг вы попадете в какой-нибудь лес. Или в поле. У нас есть картина Тридевятого царства, написанная художником Хорошишкиным — глухие леса да болота…
Путники не стали отказываться и плотно позавтракали. Потом смотрительница отвела их в музей и показала картину художника Хорошишкина. Действительно, сплошной лес.
— Ну ничего, — бодро вымолвил Чжуань-сюй. — Не пропадем.
И Виталий вытащил Ладонь.
Как всегда, процесса перемещения они не заметили. Открыли глаза и увидели, что стоят посреди глухого леса и что время здесь не утреннее, а что ни на есть сумеречное. Было прохладно, да еще комары обрадовались неожиданной поживе и принялись нападать без пардону.
— Разведем костер и переждем ночь здесь, в лесу, — сказала Марья. — Вы, мальчики, не против подежурить?
— А почему только мальчики? — удивилась принцесса Фэйянь. — Мы тоже будем дежурить. Неужели здесь, в этом жутком лесу, можно спать?
Все согласились, что спать здесь действительно жутко. Да и земля прохладная. Эх, сюда бы палатки из паутины паучка аванси-мбонси!
Есть и пить хотелось невыносимо, но путники решили терпеть. Еще не хватало разбрестись по лесу на ночь глядя!
Развели костер, он отогнал промозглую сырость. Стало уютнее.
— Давайте песни петь, — предложила Маша и первой затянула: «Пришла пора соборов кафед-ра-а-альных…»
— Нет, это неподходящая песня, слишком возвышенная. Пусть госпожа Фэйянь нам споет.
— Хорошо, — кивнула Фэйянь. — Я спою вам песню куртизанки, которая ждет письма от своего неверного возлюбленного.
Вчера письма ждала,
Сегодня жду письма.
Я верно, начала
Уже сходить с ума.
Я знаю — этих мук
Мои грехи страшней.
Я не ломаю рук
И не считаю дней.
Я просто молча жду
(За дверью ветер стих),
Как грешники в аду,
Чтоб помянули их.
Все, сколь ни будет зла,
Я вытерплю сама.
Вчера письма ждала.
Сегодня жду письма.
— Это очень грустная песня, — Сказала Марья. — Но в то же время и светлая. Интересно, дождется ли куртизанка слов приязни от своего неверного возлюбленного?
— Что касается автора этой песни, то она так и не дождалась письма от любимого и ушла в монастырь. Там она написала вот это стихотворение:
Не возлюбивший ни врага, ни друга,
Ни той, что нынче горько смотрит вслед,
Ты вспомни черный час, когда разлука
Тебе покажет, как же был ты слеп.
Тебе уже ни в чем не будет веры:
Жить — не играть.
Играть, увы, не жить.
И в этом сердце будут только ветры,
Дожди да огневые рубежи.
Ты б мог любить, но стоит ли?
И удаль Твоя верна и праведен твой гнев…
А что душа? Душа пойдет на убыль
И пропадет, ни разу не взлетев.
Ты выбирать свою дорогу волен,
Свою строку. Но помни в этот миг:
Не пожелавший ни любви, ни боли
Несовершенен на путях своих.
— Гневные стихи, — сказал Виталий. — Суровая это была куртизанка…
Послышался треск сучьев.
— Ой, — пискнула Рита. — А если это медведь?
— Справимся, — успокоил ее Виталий и на всякий случай приготовил небольшую шаровую молнию. Молния гудела и потрескивала в ладони.
На поляну выбрался никакой не медведь, а вполне обычный мужичок, которому можно было дать и пятьдесят лет и сто. Крепенький, в общем, по виду был мужичок. Одет он был в лапти с онучами, посконные штаны и пестрядинную рубаху.
— Вечер добрый! — немножко гнусаво поприветствовал мужичок. — Можно у вашего костерка погреться?
— Грейтесь, коли человек вы добрый, — несколько напряженно предложил Чжуань-сюй. — Только попотчевать нам вас нечем, сами сидим с пустыми животами.
— А это ничего, — отмахнулся старичок. — Я пощусь нынче.
— А что так?
Мужичок сел у костра, потер лысину и сказал:
— Дык ведь это… сказитель я. Истории разные придумываю и рассказываю. А когда придумываю, то пощусь, чтоб лучше придумывалось.