– Вот, взгляни! – прошептал он, хватая меня за руку и открывая крышку ящика.
Я заглянул внутрь и обомлел. Две змеи, свернувшиеся в клубок, смотрели прямо на меня, приподняв громадные головы.
– Какая из них Дьявол? – спросил я.
– И та и другая… Обе они – воплощение Дьявола. Ну что, насмотрелся?
Я пожал плечами.
– Между прочим, смотреть на Дьявола – далеко не то же самое, что помериться с ним силой, – добавил Восьмерка. – Если ты собрался спасти нашу Шерри-Ли от Дьявола, тебе надо хотя бы прикоснуться к змее. Евангелие от Луки, читал? Может, напомнить тебе стих девятнадцатый, глава десятая?
– Напомни…
– Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и над всею силою врага, и ничто не повредит вам.
– Хочешь сказать, у вас тут и скорпионы водятся?
– Нет, не водятся. А ты что, обделался со страху? Ну, протяни руку, положись на веру, – подначивал меня Восьмерка. – Или Шерри-Ли того не стоит?
Он сильно ударил по ящику – раз, другой, третий – и сунул внутрь палку метлы. Я раздумывал не больше минуты, а затем подошел к ящику и сунул внутрь левую руку.
Показалось, будто меня со всего маху ударили бейсбольной битой. Я выхватил руку, отшатнулся от ящика и улыбнулся Восьмерке.
– Ё-мое! Сдурел, что ли? – заорал Восьмерка, роняя метлу. – Ну-ка, покажи!
Я протянул ему ладонь.
– Ё-мое! Насквозь прокусила!.. Знаешь, кто ты? Придурок скребаный, мать твою…
Ладонь уже начала распухать. Кровь тяжелыми каплями падала на грязный пол. Во рту пересохло, а мозг пронзили вспышки сильной и резкой боли. Я прислонился к «восьмерке», возле которой стоял ящик, и тут я понял, почему жулики обходят этот сарай стороной.
Неожиданно мышцы руки свело судорогой. Дышать становилось все труднее.
– Ну, что теперь делать? – покосился я на Восьмерку.
– Наверное, ангелов ждать, – ответил он, пожав плечами.
Я услышал, как хлопнула дверца машины. Спустя минуту в сарай вошла Шерри-Ли.
– А вот и мы! – сказал я.
Шерри-Ли посмотрела на Восьмерку, потом на меня:
– Вы что, подрались?
– Его змея укусила, – сообщил Восьмерка. – Покажи ей!
Я протянул Шерри-Ли окровавленную руку, ладонь которой уже раздулась и стала напоминать надутую резиновую перчатку. При этом я оскалился, как пес, ожидающий похвалы.
– О господи! – вскрикнула Шерри-Ли. – Как это произошло?
– Он сунул руку в ящик со змеями, – сказал Восьмерка. – Этот псих сунул туда руку, чтобы доказать, что он тебя достоин. Ну как, впечатляет?
Шерри-Ли смерила его долгим, тяжелым взглядом, а потом посмотрела на меня:
– Он правду говорит?
– Это и сущая правда, и Божий свет, и дорога в никуда…
– Надо скорую вызывать, – покачала головой Шерри-Ли. – Он бредит…
Когда я пришел в себя, возле меня суетились какие-то люди, но ни одного медика среди них я не заметил. Голова у меня раскалывалась – пульсирующая боль напоминала удары каменного ядра, каким разрушают отжившие свой век постройки. Между приступами боли я уловил вот что – у членов общины, оказывается, возникли разногласия по поводу того, имеет ли смысл вызывать скорую. Некоторые утверждали, что укус стал испытанием моей веры, следствием того, что я вознесся выше Господа.
– А я сегодня стал свидетелем того, как он получил знак избранника Божиего, – прошамкал какой-то старикан.
Я закрыл глаза, когда змеиный яд добрался до предплечья.
– Рана все еще сильно кровоточит, – заметил кто-то. – Наверное, вена задета.
– Твой суженый подвергается испытанию за прошлые грехи, – объявил пастор Захария. – Лишь вера его подтвердит его безгрешность.
– Относительно Мартина вы заблуждаетесь, – возразила Шерри-Ли. – Во-первых, он не имеет к нашей общине никакого отношения, во-вторых, он мне не суженый, а в-третьих, нужно немедленно вызвать скорую помощь. Вставай, Мартин! – Она потянула меня за рубашку, и я послушно поднялся на ноги. – Я отвезу его в Центр интоксикации, – заявила она. – Мне абсолютно все равно, что сказал бы мой отец по этому поводу и что скажете вы, пастор Захария. Уж если на то пошло, змея должна бы тяпнуть меня. Почему? Это одному Богу известно. Ну ладно, мы уезжаем! Покажи руку, – сказала Шерри-Ли, когда мы сели в машину.
Кожа на руке вздулась и почернела, рана на ладони все еще кровоточила. Шерри-Ли оторвала лоскут от своей белой рубашки и обмотала мою ладонь.
Затем она стремительно вышла из машины, сорвала с дерева плод авокадо и быстро вернулась.
– Сунь под мышку укушенной руки, – вздохнула она.
Я поморщился, когда очередной залп боли обрушился на мое левое предплечье.
– Авокадо поможет, да? – спросил я.
– Да. Моего папашу змеи кусали девятнадцать раз, и в восемнадцати случаях я была рядом и именно так поступала. – Она прикурила две сигареты и одну сунула между моих онемевших губ. – Давай, затянись! Никотин в таких случаях тоже помогает.
– А кто был рядом с твоим отцом в девятнадцатый раз? – спросил я, затягиваясь.
– Никого, – ответила она, глядя на меня в упор. – Поэтому он и умер. Между прочим, медицина тоже не помешает. Мы сейчас прямиком к врачу! – заявила она, трогаясь с места.
– У меня нет при себе денег, – попытался я уклониться от медицинского вмешательства в мою жизнь.
– Я выпишу чек и скажу, что ты мой жених, – сказала она, когда я указал на то, что я иностранец.
– Меня беспокоит, что скажет Джин.
– Пошел он! – огрызнулась она. – Он не внушает мне доверия.
Я хотел улыбнуться, но мускулы лица вели себя так, словно мне вкатили новокаиновую блокаду. Я хотел вздохнуть, но легкие отказывались повиноваться.
– Тяжело дышать, – прошептал я, затягиваясь сигаретой.
– С тобой все будет в порядке, если ты сохранишь спокойствие, – улыбнулась она, положив мне руку на плечо. – Постарайся не думать о дыхании…
– Я знал, я предчувствовал, что со мной случится нечто подобное.
– Неужели? Ну и какие же у тебя были предчувствия? Расскажи…
Я покачал головой. Голова стала тяжелой, будто шее было трудно выдерживать ее вес.
– Когда-нибудь расскажу, но не теперь. Можно включить музыку?
– Конечно, дорогой! – кивнула она, включая радио.
«Твое сердце как лед», – пел Элис Купер.
– Я люблю эту песню, – сказал я. – Уже много лет ее не слышал.
– А я терпеть ее не могу, – отозвалась Шерри-Ли. – Она напоминает мне о моей работе.