которые никогда не скажутся,
а если скажутся, то это будет ложь,
сладкая ложь
во имя спасения отношений
между этими людьми.
Не говорите на вокзалах
громких
высокопарных слов!
Слова – это звук,
который всего лишь
отражение от гулких стен!
* * *
Ты позвонила мне
через 11 часов, проведенных в небе.
– Сегодня воздух такой, как я люблю,
озоновый! —
вдыхаешь ты смесь
«дыхательных» газов.
– Я слышу, как колышется<
> бамбуковый тростник! —
говорю я, слыша «трубное» пение.
Слышишь, как он поет?! —
улыбаясь, произносишь в ответ.
Едва ступив
на так очаровавшую тебя землю,
побежала к океану Тихому.
Искупалась уже сегодня, —
продолжаешь ты.
– И как? – любопытствую я.
Мне показалось,
что я становлюсь частью
мирового океана!
Любопытные маленькие золотые рыбки
прячутся в ушных раковинах —
восторгаешься ты.
– Щекотно, наверное, – смеюсь я.<
> – Еще они путаются в волосах,
словно в водорослях! – хохочешь ты.
Забавно, забавно все это!
А я уже скучаю! – грустно произношу я.
А в ответ шорох и электронные звуки
разъединения связи.
* * *
Ирука стояла на берегу
вместе с другими «обреченными»
среди которых
были и ныряльщицы за жемчугом.
Ныряльщицы
стояли как-бы обособленно
в своих белых
развивающихся на ветру саванах,
на их лбах красовались
пятиконечные звездочки.
Ирука спросила,
стоящую рядом с ней
маленькую девочку-плавчиху:
«Что это за звезды?»
Та ответила, что это амулет,
который оберегает ее
от утопления.
Девочка протянула Ируке
кусочек серой рисовой бумаги.
Ирука нашла в сумке
огрызок карандаша,
сделала всего пару линий, и…
грифель надломился.
Спасительный грифель!
Волна уже вошла в бухту,
Ирука зажмурила глаза.
Все стоящие с ней на берегу
были готовы
к наступлению цунами.
Но рассвет для нее,
как и для многих других
так никогда и не наступит.
* * *
Здесь, в России,
я не слышал
этих ужасающих новостей из Японии.
Только вечером, позвонив твоей сестре,
узнал, что Фукусиму накрыло цунами.
– Привет Лен, как дела?
Как там Ирука?
Она звонила тебе сегодня?
– Плохо!
Деньги на сотовом кончились.
До сестры не могу дозвониться!
Ты еще тут звонишь какого-то черта! —
огрызнулась она.
Лена почему-то недолюбливала меня,
все время твердила,
что я не пара тебе.
Я-то понимал,
что она была
тайно в меня влюблена,
но тщательно это скрывала!
* * *
В моей одинокой квартире
раздался очень поздний
(или слишком ранний?) звонок:
– Вы родственник Ируки Харуки?
Я не успел прибавить ни слова.
– Ее тело так и не нашли, —
еле слышно прибавил, —
унесло в море.
– Теперь океан ее могила.
Молитесь океану за ее душу! —
тараторил в трубку
незнакомый мужской голос
на ломаном русском.
– Мои соболезнования! —
сказал незнакомец,
будто плюнув в мембрану,
и повесил трубку.
Я так и остался
стоять с телефоном в руке,
короткие гудки
врезались мне в мозг.
Я не смог ничего —
ни сказать, ни заплакать.
Лег на кровать
и уставился глазами в потолок.
Все силился вспомнить
твое лицо,
но черты его расплывались,
как клякса.
На какое-то мгновение
я ушел в забытье
потолочных гипсовых лепнин.
И тут мне в нос ударил
фантомный запах
морской воды
с гниющими водорослями.
Я очнулся, меня замутило.
Вдруг меня осенило:
в переводе на русский язык
твое имя означало
Далекий Дельфин!
– Вот и уплыла рыбка! —
сказал я в пустоту
гулких комнат
и грустно улыбнулся.
* * *
Утром позвонила
явно пьяная Ленка и заявила,
мол, забирай свои вещи
и цацки, которые дарил сестре.
Я обещал подъехать
в скором времени.
Отпирал я дверь
словно чужим ключом.
Проходя по коридору
вдоль стены,
я рухнул в дверь твоей комнаты,
как падает пьяница
в открытый люк,
хотя у меня ни капли
спиртного во рту не было.
Моему взору предстала картина