умоляет Ленка Всевышняго.
Но только красные гвоздики
устилают восковое «неанечкино» лицо.
* * *
А ночью Ленке приснился сон:
Анечка сидит на песке.
Он совсем не белый и не теплый,
какой-то желтовато-грязный,
но речной.
Такого на стройках целые КамАЗы!
Анечка перебирает камешки:
персиковый, цвета морской волны,
черный – откидывает в сторону!
Она в глубокой задумчивости,
выбившиеся из прически локоны
развеваются на ветру.
Стоп-кадр: Анечка улыбается
ослепившему ее солнцу,
на шее поблескивает стальное сердечко
на бархатном колье – «ошейничке»…
* * *
Мне позвонил твой отец.
Обыденно молчаливый и угрюмый,
сейчас он говорил
беспокойно и быстро.
Он сетовал на то,
что ты пропала из дома
и пропускаешь работу.
Поспешив откланяться,
я пообещал, что помогу в поисках.
Я нашел тебя здесь,
в обшарпанной старой квартире
в компании подружки-собутыльницы.
Ты сидишь
в сером вытянутом джемпере сестры,
опрокидывая стопку за стопкой.
Кашляешь-давишься огненной водой,
до слез обжигая горло.
– О! Ты здесь? Какие люди!
Ты чего приперся-то?
Чего вам всем нужно от меня?
Поезжай в Поднебесную к своей крале! —
злобно скалясь,
поприветствовала меня Ленка.
– Под небом голубым
есть город золотой… —
затянула невпопад
срывающимся голосом
твоя подруга.
Потом, словно опомнившись,
она встает и говорит:
– Разбирайтесь сами, молодые люди!
Я пас! Я не участвую в войне —
она участвует во мне!
Уходит, слегка пошатываясь.
Напоследок томно обдает меня
пьяным маслянистым взглядом
черных, как греческие маслины, глаз.
Я объясняю Ленке,
что приехал за ней по просьбе отца.
– Но раз ты не едешь со мной,
то я, пожалуй, пойду —
спокойно говорю я
и выхожу в прихожую.
Мне ничего не остается,
как шнуровать свои ботинки.
Вдруг я слышу
толи приказ, толи просьбу:
«Иди ко мне!»,
жалобно прибавляя
«Ну пожалуйста»!
– Я, я, я – заикается Ленка,
далее она выводит в воздухе
знак сердца.
Я не понимаю,
что она хочет мне сказать,
но догадываюсь,
и прошу повторить.
Потом притягиваю ее к себе
для поцелуя.
Наши губы выполняют
этот тайный,
но такой знакомый обряд!
В дверях возникает твоя подруга,
и ты кричишь ей,
чтобы она не смотрела на нас!
Потом ты просишь
отвезти тебя в церковь.
– О, Господи,
только не пьяной! – протестую я.
– Иисус не батюшка священник.
Он все поймет! – говоришь мне ты.
* * *
Мы выходим с Ленкой
из темного подъезда.
Яркое зимнее солнце
ослепляет нам глаза,
мы смеемся и жмуримся.
Я выуживаю из кармана очки
в роговой оправе
с зелеными стеклами.
– Какие у тебя очки чудные,
как у черепахи Тортиллы! —
говоришь мне, улыбаясь, ты.
– Зато я не жмурюсь, как ты! —
отвечаю я,
как бы передразнивая.
– А ну дай мне посмотреть! —
раззадорилась ты.
Снимаешь с меня очки
и примеряешь на себя.
– Ух ты, зеленый снег,
изумрудное небо,
я не знала, это так здорово! —
удивляешься ты.
– А знаешь, чего я хочу?
Калейдоскоп! – говоришь ты
мечтательно,
запрокидывая голову назад.
– Калейдоскоп?! – переспрашиваю я.
– Я думаю и у тебя был такой!
Оп – картинка! Оп – другая!
И никогда не повторяется!
Калейдоскоп любви
тоже меняет лица! Оп!
* * *
Все люди мечтают о любви!
А когда приходит
это заветное чувство,
они пугаются
и прячутся в свой панцирь,
подобно улиткам.
Они боятся ощутить
волшебные крылья
за своей спиной.
У них возникает
панический страх,
что их драгоценное сердце
будет принадлежать
еще кому-то кроме них самих!
* * *
Я ехал домой с легким сердцем,
потому что доставил тебя отцу
в целости и сохранности.
Как мне казалось,
я лишь на мгновение закрыл
свои воспаленные
от недосыпа глаза.
Осознание происходящего
уходило от меня,
и я чуть было не прозевал
свою остановку!
На воздухе мороз
обжег меня ментолом,
и я окончательно проснулся.
Дома было шаром покати,
но в холодильнике