— Что ты несешь? А люди из лесного лагеря? На них я делаю ставку.
— Но и эти не будут лишними.
— Ты влюбилась? — остановился он прямо перед ней. Глаза его шарили по ее лицу.
Он знал ее как никто другой. Он, ее куратор, наставник, любовник. Он знал каждое движение губ и глаз, каждый взмах ресниц. Ему было известно, что стоит за каждой из улыбок ее красивого лица. Ей было не обмануть его, так думал он.
А она думала о том, что сейчас в ее руках. Жизнь, нет, две жизни. Потому что она уже не мыслила себя без юноши, который сидел на ступенях, и ждал…Спасения? Смерти?
Она смотрела Курту прямо в глаза. Ореховые радужки мерцали в пробивающемся сквозь ставни солнечном свете, отливая мягким медовым цветом. Она смотрела спокойно и смело. Она улыбнулась ему, и ямочки заиграли на щеках.
— Послушай, он моложе меня на шесть лет! Я не настолько стара, чтобы увлекаться детьми, пусть и хорошо обученными убивать.
— А он в тебя? Он влюблен?
— Понятия не имею. Может быть… Ну и что? Мало ли кто в меня влюблен. Оставим это. Ты обещал увезти меня в Америку. Или передумал?
— Нет, не передумал. В день городского праздника, когда вместо салютных залпов прогремят взрывы… В этот день мы скроемся.
Как он высокопарен. Даже в разговоре о тысячных жертвах, думала Вера, боясь обнаружить отвращение. И она снова улыбнулась. Он чуть улыбнулся в ответ.
— Ну хорошо, хорошо.
Нет, она не врала. Она не влюблена. Просто заигралась… Видимо, от нервов…Работа у нее действительно опасная.
— Документы? Они готовы?
— Да, господин майор! — четко отрапортовала Вера. — Все в нужном количестве. Все абсолютно надежны. Хранятся у пани Владлены, в ателье.
— Хорошо, молодец. Ладно, пойду, посмотрю на твоего мальчика. Видимо, королеве все-таки полагается паж.
Пока шел этот длинный, нервный разговор, Максима караулил возле двери молодчик с лицом арийца. Деревенская улица была пуста. Иногда откуда-то из-за плетня слышалось кудахтанье куриц, да валялась в тени под вязом вислоухая собака, окруженная щенками. Один из них подбежал на косолапых лапах в Максиму, лизнул протянутую руку, полез на колени целоваться.
— Не тронь собачку, — лениво процедил конвоир.
— Так она сама ко мне льнет. Девочка. хорошая. — он потрепал щенка по загривку.
— Да уж, видно, что девочки к тебе льнут, — нехорошо ухмыльнулся охранник.
Максим поднял голову.
— А к тебе, видать, и близко не подходят.
— С чего это ты решил?
— Дерьмом от тебя за версту несет, — невозмутимо произнес Максим и прыгнул в сторону.
Сапог, которым его намеревались ткнуть, попал в пустоту, охранник свалился со ступеней, Максим уже стоял за его спиной.
Дверь отворилась, Курт Домбровски имел удовольствие наблюдать эту картину. За его спиной, сдерживая смех, стола Вера.
— Мирослав Иванович! — завопил охранник.
— Заткнись, Анджей! — оборвал его председатель. — Ты побудь здесь, — обернулся он к женщине. — А ты иди за мной, — небрежный кивок в сторону Максима.
Они вернулись в кабинет.
— Так получается, Мирослав Иванович, что нужна нам ваша помощь! — горячился Максим. — Старшой мой, Богдан, точно знает место, где прикопаны камушки и ружье, и деньги… Пана Казимира-то Чека расстреляла, многие при захвате полегли, а нас, трое — Богдан, Тарас и я — мы сумели выскочить из котла и скрыться.
— Откуда же ты такой молодой взялся?
— Из интерната сбежал. Родители погибли в лагерях. Мы из остзейских немцев.
— Вот оно как. куда же ты сбежал?
— Отыскал дядю по отцу. Он лесником работал в Бе-лоострове, под Ленинградом возле финской границы. В сороковом году тайком пересек финскую границу, потом попал в Германию…
— В какой школе абвера тебя готовили? — перебил Домбровски.
— «Шайнце-З», господин майор.
— Мирослав Иванович! Здесь я для всех Мирослав Иванович!
— Так точно!
— Так вы вырвались из котла, и дальше что?
— Перебрались потихоньку сюда, во Львов. Город шумный. Большой узел железнодорожный, приезжих много, затеряться легче. Искали к кому прибиться. Знали, что есть на территории еще одна крупная группа абвера, но Казимир ничего не рассказывал — конспирация. Потом вышли на Паленого.
— Кто был в «Шайнце» инструктором по подрывному делу?
— Отто Вайнштейн.
— Где жили во Львове?
— Ну, снимали комнату у вдовицы одной. Адрес сказать?
— Потом. Зачем на «железку» поперлись?
— Так хотели толкнуть товар. Жить-то надо…
— Что ж «общак» не взяли?
— Так он же там, в Черновцах. А там на нас ориентировка у каждого мента и особиста.
— А радиодело? Кто вел радиодело?
— Ефрейтор Гауф. А рукопашный бой.
— Хватит. Отвечай только на поставленный вопрос. Кто из немецкой разведки курировал вашу группу?
— Этого я не знаю. Это пан Казимир знал. Вот Богдан, старшой мой, должно быть, знает. Он у Казимира правой рукой был. Мирослав Иванович, получается, что надеяться нам больше не на кого. Если Богдана и Тараса увезут в Черновцы, им хана. Там их сразу к стенке поставят.
— Красиво излагаешь. Но не верю я тебе, парень. Просто потому, что вообще никому не верю. Все, что ты говоришь, надо проверить, а времени у меня на это нет. Эти твои Богдан и как его там.
— Тарас.
— Они мне никто и звать никак. И я им ничем не обязан.
— Значит, не поможете?
— Нет. Всегда есть шанс, что ты из НКВД и все это провокация. А чтобы голову себе над этим не ломать, я тебя, пожалуй, сейчас пристрелю. Что, не ожидал? А так оно и будет. Не здесь, не в кабинете же, что ты дергаешься? Сходим, прогуляемся к лесу. Незачем женщину пугать, верно? Ну, иди!
МАРТ 1946, Колыма
Для начала марта холода стояли лютые — столбик термометра стоял на отметке минус пятьдесят. Уже три недели мы работали в ночную смену, и каждый выход на улицу был пыткой. Но все же ночью работать было спокойнее — меньше начальства, меньше ругани и мордобоя.
Бригада строилась на выход. Бригадир подошел ко мне и сказал, что меня вызывает уполномоченный.
— Знаешь, где он живет?
— Откуда? — прохрипел я.
— Ишь, гад, не знает. Сейчас узнаешь. Возле конторы живет. Через полчаса пойдешь, понял?
— Понял, — ответил я, не веря своему счастью. Еще полчаса в тепле, а потом к уполномоченному. Он меня продержит часа два. и все это время в тепле, в тепле.