— Что за символы?
— Сейчас, дайте вспомнить, — напряг память я. — Вэ чэ одна тысяча девятьсот шестьдесят семь. Кажется, там так было написано.
— Как ты сказал? — ошарашено ахнула старушка.
— Вэ чэ одна тысяча девятьсот шестьдесят семь, — повторил я.
— Ты уверен?
— Конечно, уверен. Я эту надпись видел собственными глазами.
В трубке воцарилась напряжённая тишина.
— Аллё? — позвал я, думая, что прервалась связь.
— Серёжа, — голос бабки Евдокии вдруг стал каким-то осипшим и подавленным. — Ты можешь ко мне приехать? Прямо сейчас. Это очень важно.
— Могу, — ответил я. — Но что случилось?
— Я тебе здесь всё объясню. Ты только никому ничего не говори. Хорошо?
— Хорошо, — пообещал я.
— Давай, я тебя жду.
Я положил трубку обратно на рычаг и тут же замер, почувствовав, что за моей спиной кто-то стоит. Я резко обернулся. Это была Наталья.
— Что ей нужно? — холодно осведомилась она.
— Ничего, — картинно вскинул брови я. — Просто хотела узнать последние известия.
— Не прикидывайся, я всё слышала. Зачем она зовёт тебя к себе?
Я обречённо вздохнул, поняв, что выполнить данное бабке Евдокии обещание не удастся.
— Она знает что-то про Яшкино ружьё, но не хочет сообщать мне об этом по телефону.
— Ты никуда не пойдёшь! — властно отрезала моя будущая супруга, после чего, несколько смягчившись, уточнила. — В смысле, сейчас не пойдёшь.
— Почему? — спросил я.
— А потому, что у нас с тобой есть более важные дела, чем сиюминутное ублажение детективных порывов новоявленной «мисс Марпл». Нам нужно съездить в магазин, чтобы провести инвентаризацию товарных остатков.
— Моё присутствие там необходимо?
— Необходимо. В два часа мне нужно будет отъехать к нотариусу, чтобы зарегистрировать договор с Фоминым. И за девчонками в это время нужно будет присмотреть, чтобы они ничего не своровали.
— Не вопрос, — миролюбиво проговорил я. — Но почему ты меня заранее не предупредила об этой инвентаризации? Обрушила её, как снег на голову.
— Я сделала это намеренно, чтобы предотвратить утечку информации, — нравоучительно пояснила моя будущая супруга. — А то ещё ненароком сболтнёшь своей разлюбезной Наде, и всякой внезапности конец.
— Далась тебе эта Надя!
Наш разговор прервала трель наружного звонка. Наталья подошла к двери и отодвинула засов. В дом с шумом ввалился разрумяненный Никодим.
— Привет честной компании! — весело поприветствовал нас он. — Что за шум, а драки нету? О чём ругаетесь? Даже на улице слышно.
— Мы не ругаемся, а обсуждаем, — спокойно поправила его сестра. — Наша ненаглядная Евдокия Ивановна вообразила себя великим детективом, выведала что-то про ружьё, из которого Яшка убил Гоманчиху, и вызывает к себе Серёжу, чтобы ему об этом рассказать.
— Никто меня не вызывает, — возразил я. — Меня просто попросили прийти. Нормально и по-человечески. Это и в самом деле не телефонный разговор.
— Старость не в радость! — вскинул указательный палец Никодим. — Скучно бабке, вот она и нашла себе развлекуху. Видать, выведала, где Яшка спёр ружье, и теперь хочет этим порисоваться.
— А если она совсем другое выведала? — со значением произнёс я. — Если она выведала, кто на самом деле убил Гоманчиху? Ей явно знакомы обозначенные на этом ружье символы: вэ чэ одна тысяча девятьсот шестьдесят семь.
У Никодима отвисла челюсть. В глазах Натальи мелькнула враждебность.
— Что значит «на самом деле»? — сухо произнесла она. — Ты хочешь сказать, что Гоманчиху убил не Яшка? И как это прикажешь понимать? Ведь ты ещё вчера доказывал, что это дело его рук.
— Может и не его, — опустил глаза я.
Повисла тягостная тишина.
— А из Евдокии получился бы неплохой сыскарь, — разрядил атмосферу Никодим. — Выпытывать — это её конек. В этом она даст фору любому менту.
Моя будущая супруга устало посмотрела на меня.
— Сходишь ты к своей сыщице, сходишь, — снисходительно молвила она. — Вечером сходишь.
— А почему не прямо сейчас? — встрепенулся её брат.
— Потому, что сейчас мы заняты…
— Значит так. На сегодня рабочий день закончен. Кроме Карасёвой и Остапчук все могут быть свободны.
Наталья повесила на дверь магазина табличку «Закрыто», властно упёрла руки в боки, и взглядом, не терпящим возражений, воззрилась на застывших в оцепенении продавцов.
— А нам для чего оставаться? — подала голос Карасёва, покосившись на Люсю Остапчук, пышнотелую, угрюмую, неразговорчивую украинку, работавшую в отделе хозяйственных товаров.
— Поможете Сергею провести ликвидационную инвентаризацию, — отчеканила моя будущая супруга.
Продавщицы грустно переглянулись, тяжело вздохнули и гуськом потянулись в подсобку.
— А завтра на работу выходить? — спросил кто-то.
— Нет, — отрезала Наталья.
— А зарплата?
— Получите.
— А мы ещё будем здесь работать?
— Об этом спросите у Фомина. Теперь это его магазин. Карасёва, неси журнал учета остатков. Остапчук, сдвигай коробки в бакалее. Начнем с неё.
Товаровед покраснела. Её глаза нервно забегали из стороны в сторону.
— Чувствует себя неуютно. Верный признак недостачи, — злорадно шепнула мне Наталья.
— Зачем ты всех отправила по домам? — прошептал в ответ я. — С ними у нас дело пошло бы гораздо быстрее. А втроём мы провозимся бог знает сколько.
— За всеми ты не уследишь, — объяснила моя будущая супруга. — Растащат товар — и не заметишь. А двоих контролировать можно. Я скоро отъеду, а ты гляди в оба. Без внимания девчонок не оставляй. Особенно Карасёву. Она хитрая, как лиса. Не дай ей себя умаслить. Считай всё вместе с ней.
— Не беспокойся, всё будет нормально, — пообещал я. — Ты только быстрее возвращайся.
Наталья пожала плечами.
— Как получится. У нотариуса всегда бывают очереди.
Её отсутствие продлилось почти до сумерек. Когда моя будущая супруга снова вошла в магазин, инвентаризация была почти завершена. Не считая нескольких коробок с мылом, стиральным порошком и прочей бытовой химией, все остальные товары были скрупулезно подсчитаны, взвешены, упакованы и опломбированы.
Как и предрекала Наталья, без недостачи не обошлось. По колбасе — недовес, по консервам — недосчёт, по кондитерским изделиям — пересортица.